Таинственный город
Шрифт:
Ждали его к обеду. Мать уже принесла муки, да замесила тесто. Катерина вместе с ней хлопотала по кухне. Малышня то же не сидела без дела. Дров натаскали, воды в санях с реки полную кадку привезли. Степан не спеша сходил к скотине. Дал всем сена, да зерна, решил перед дорогой истопить баню. Растопил печь. Взял сани. Водрузил на них банный бочонок. Бочонок был старый, но ещё крепкий. Давно, уж и не припомнишь когда, отец привёз его с ярмарки. Новенький, сладко пахнущий кедровой смолой. Четыре ведра в него входило. Ведра то же взял, на коромысле. В самом деле, не ходить же на реку лишний раз. Пошёл не спеша. Погода была хорошей. Стояла середина марта. Солнце уже грело ласково. То тут, то там суетливо и радостно чирикали воробьишки. Местами
– Слыхал Катерина жениха себе отхватила – будь здоров! Увезут её теперь в Медвежье. Не жалко сестру – то отдавать?! – В голосе его сквозила досада.
– Ты, Никитка, не огорчайся. У Катюхи знаешь характер какой! Хуже иного мужика будет. Как упрётся в своё – спасу нет! – Поддержал Степан дружка своего. – Ты смотри, девок же много хороших, а давай я сам к тебе в сваты пойду. Кого хочешь засватаю. А хочешь, вместе по осени свататься поедем. Я к Насте, а ты к сестре её Наде. Здорово будет. И две свадьбы вместе отгуляем и породнимся и дома рядом поставим. А!?
– Да ладно, посмотрим, до осени ещё дожить надо… – Никитка был парнем серьёзным, много болтать не любил. Да и знали все, что сох он по Степановской сестре, давно уж.
С мыслями о том, как будет здорово всё же породниться с другом. Как здорово было б, и свататься и пожениться одновременно, вернулся Степан с реки к дому. И что-то ёкнуло у него нехорошо в груди. Их старый пёс, Верный, скулил у крыльца не привязанный, а в избе был слышен шум. Поставив вёдра и санки посреди двора Степан, как был в валенках вбежал в избу. Дома стоял шум. Суетились и рыдали бабы. Тут же бегала и причитала соседская бабка Дуня. Младшие бледные и явно испуганные жались к стене, рядом с печью на скамье, не раздетый, весь окровавленный, в лохмотьях, без сознания лежал отец. Шапки на его седой голове не было. Лицо было перепачкано кровью, он еле – еле с натужным хрипом дышал. Рядом на табурете, левой ладонью зажав правую руку, из-под которой струйкой текла кровь, сидел Молчун – меняло. Гость в их краях не частый. Но каждый раз появлением своим являвший целое событие для деревни.
– Стёпушка, – сквозь слёзы пробормотала мать, – батю то нашего медведь поломал. Что ж теперь будет-то….
– В баню его срочно, – скомандовала соседка, – обмыть первым делом надо, да одежу драную снять, а то в кровищи всё. Глянуть надо. Да не вой ты под руку, – прикрикнула она на мать, – видела Степан ты баню готовишь, а нет, так понесли ко мне, моя ещё с утра топлена.
– Да не надо, наша уже теплая, не парить его же там, отмыть только.
– А у тебя там что, мил человек,– сказала баба Дуня Молчуну и спокойно, но властно отодвинула его ладонь. – Не страшно – подслеповато щурясь, заключила она. – Ты Катюха, давай батю с братом бери тихонечко, да несите, что б не растревожить, а ты – глянула она на менялу – поди и сам дойдешь, а я пока до дому. Надо мне взять там кое – что. А вы чего уставились, – прикрикнула она на ребятню, ну ка на печь, да не мешайте тут нам, а ещё уберите ка тут пока, что б нам то помочь, да матери воды дайте, а то она ни как не уймется. Да будет твой мужик жить! Не таких отхаживала.
В бане отца водрузили на полок и бабы, стараясь не глядеть на срам, содрали с него одежду. Бабка аккуратно поливала его ковшом, отмывая уже успевшую запечься кровь и одновременно ощупывая и оглядывая раны.
Жить будет, – заключила она, – помял сильно, да местами шкуру подрал до костей – заживёт, а вот с ногой паря плохо. Вишь как вывихнул её. Видать жилы перервал все, когда трепал. Хромый будет теперь до самой смерти, да ещё нога, поди, сохнуть начнёт. Тут уж теперь ничего не поделаешь.
Тем временем руки её ни одной секунды не были без дела, одним отваром она бережно промывала глубокие,
Ну, ка девка, – обратилась она к Катерине, принеси ка тряпицы какой-нибудь, раны то отцу твоему перевязать, да почишше найди.
Я сама, – ответила мать и убежав в избу принесла холст, ещё недавно даренный её сватами. Пригодился. Бережно перевязав ему раны длинными лоскутами, которые тут же надрал Степан, она сказала, – ну, а теперь держите его, дюже больно ему счас будет! И начала сухими, жилистыми пальцами шарить по вывихнутой ноге. Иной раз казалось, что она так тщательно пытается что-то нащупать в глубине отцовского тела, что вот – вот вырвет кусок плоти прямо так, голыми руками. Отец застонал.
Терпи мужиче, терпи! – Спокойно ответила она ему. – Уже теперь скоро. Уже и стонешь. В себя приходить начал. Ещё не раз посудачим о жизни с тобой по-соседски. Да на поминках моих ещё побывашь. А я, милый мой ой как не скоро туда собираюсь!
Так приговаривая, она что-то резко дёрнула в ноге. Там хрустнуло. Отец громко вскрикнул и окончательно потерял сознание.
– Ну, всё несите его в дом, Да укутайте, чтоб всей деревне зад на показ не выставлять. А теперь с тобой. – Обратилась она к Молчуну.
Тот сидел у двери, бледный, опершись головой в косяк. Кровь из-под его ладони так и не переставала течь. И хотя он с явным любопытством наблюдал за всем происходящим, сознание видать потихоньку покидало его. Он медленно сползал к полу. Глаза уже закрылись и вот он рухнул на пол в собственную лужицу крови.
– Видно жилу кровяную задело, – промолвила старуха,– так, сейчас мы тебя, дайка только усажу поудобней, что ли.
Сняв с него меховую куртку, охотничью, видно что кем то очень умело сшитую, она кое-как стянула всю окровавленную, прилипшую к мускулистому телу нижнюю рубаху.
– Ты, деваха, зря на него не пялься, – буркнула она уже вернувшейся Катерине, – мужик он хоть и ладный, да только ты помни, что менялы жен себе не берут, да детишек не заводят. Обет у них вроде такой. О Матвее старостовском думай. Хотя кака вам чичас свадьба! Отец – то дай бог, чтоб хоть к лету оклемался. Вам сейчас со Степаном дом на себе тянуть придётся, мать то одна не сдюжит.
И вздохнула протяжно: «Дааа. Дела».
Молчуна перебинтовали, туго затянув рану, что б остановить кровь, так же промыв отварами трав и аккуратно предварительно осмотрев. Вещи его, как и отцовские окровавленные, оставили в бане. Позже мать со старшей дочерью еле – еле отстирали то, что осталось целого.
Деревня уже вся знала о случившейся беде. Первым прибежал Никитка, посочувствовал семье, да выспросил, где на них напал рано поднявшийся медведь.
– Видно вода талая в берлогу потекла, да разбудила косолапого, вот он и злой. Потому и кинулся на вашего отца – то. Мужики собрались идти его искать, меня специально отправили узнать. Негоже такому злыдню по лесу шарахаться, а то он бед то наделает!
Степан тоже собрался, да пошёл с мужиками. Медведя нашли скоро, за деревней на краю лугов. Прошли по следу Молчуна, видно было как он волок на себе раненого. Собаки вырвались вперёд и около леса подняли неистовый лай. Медведь лежал мёртвый. Здоровенный самец. В него стреляли несколько раз. Были видны и следы упорной борьбы. Там же валялось отцовское ружьё, а чуть поодаль заплечный мешок полный рыбы. С противоположной стороны, по полю была цепочка следов менялы и оброненная им же сумка. Видать, он заметил борьбу человека со зверем и бросился на выручку. Не стал стрелять издалека, что б ненароком не попасть в селянина. А вблизи, выстрелив, не сразу прикончил хищника, за что и поплатился раненой рукой. Второй выстрел был точнее. А дальше, зная, что до деревни не далеко, да и видно узнав пострадавшего, доволок его на себе до дома, благо деревню было видно не вооруженным взглядом.