Одеялом лоскутным на ней Город в дорожной петле…(*)
Песня звучало отрывисто. Была она и грустной и завораживающей. И была в ней и простота и величие одновременно. От слов её становилось жутко и перед глазами вставали невиданные образы Города. И так это всё дополняло наизусть всеми выученную Легенду, что дух захватывало от этой жуткой тайны из прошлого. Их прошлого. Ведь это они, их предки из тех времён передали им эту мудрость вот этих самых словах.
Красная, красная кровь. Через час уже просто земля.
Через два на ней цветы и трава. Через три она снова жива,
И согрета лучами звезды по имени Солнце.
Гость замолчал. Обвел всех грустным взглядом. «Наставник мой её мне пел. Очень нравилась она ему. А я вот Вам. Предков песня. Говорят пророчество древнее». Вздохнул. Помолчал чуть-чуть. И говорит. «Не люблю про это рассказывать. Но и смолчать не смогу. Запрета вроде, как и нет. Просто рассказывать тяжело. Каждый меняло должен со своим наставником, перед тем как на самостоятельный путь вступить, обязательно увидеть. Обряд посвящения такой у нас. А видал я, впрочем, как и другие менялы – Долину Смерти. Как раз до неё месяц ходу. Издали на неё смотрел. А волосы до сих пор шевелятся на голове от
ужаса. Стоит посреди речной долины огромная блестящая игла. За два дня пути до той долины её уже видно. Сначала думаешь, свет солнечный так от воды отражается. А нет, это она сама так сияет. А потом ещё через день пути пригорки да холмы начинаются, и вот поднимаешься, значит, на самое высокое место и склон туда вниз спускаться начинает. А внизу, сколько взгляду хватает, всё костями усеяно. Людскими. Беленькие, блестят на солнышке. Песком видать отполировало. Пока на склон тот идёшь, ещё нет – нет травка или кустик чахлый попадётся. Живности вовсе никакой. Ни птички, даже вороны не каркают, ни мухи, ни змеи. А вниз один песок голый, да камни. Говорят, там раньше очень большая река текла. Да только прошлые люди её осушили. И тишина вокруг. Лишь иногда тоненький такой свист слышен. Словно мышь или птенчик пищит. Пропищит, пропищит да перестанет. А у тебя на душе такая тоска. Аж плакать охота. Дальше говорят идти нельзя. Уйти не сможешь. Всё живое там остаётся. Вот и подумай, для чего это? Зачем прошлым это нужно было. Якобы они так от лишних людей избавлялись. А то слишком много их было». Рассказчик замолчал. Все в ужасе смотрели на него. Он продолжал: «А водят нас туда специально, что бы мы, когда что и несли деревенским, помнили, какой ценой эти вещи появились. И что б ещё помнили, что на всём этом смерть отпечаток свой оставила. Вот так то. Так что все диковинки эти от прошлых – они такое видели. В кошмарном сне не приснится». Он замолчал. Все то же молчали ошеломлённые услышанному. Ребятня, та и вовсе забралась на печь и спряталась под одеяло. «А ещё, продолжил Молчун, видел я Большую реку. Бежит она далеко с юга. От той долины смерти на восток дней пять ходу. Вот по ней, на плоту мы с Мудрым, наставником моим обратно и сплавлялись. Хоть и плыли долго. А всё равно лучше, чем пешком идти. Деревень по той реке уйма. Кстати ваша Сорока в неё впадает. Мост на той реке видел. Стоит огромный мостище. Не как у вас – два бревна и доски, а огромный, весь из серого камня и железа. Смотришь на него и диву даешься, как прошлые такое строить могли. Корабль там же видел. Железный. Лодка такая большая, с хороший дом или даже того больше. Правда гнилой весь уже, того гляди в труху развалится, дыры огромные, сквозь них лес видно. Птицы в нём себе гнёзд навили. Тучи целые стрижей, ласточек и прочих. Гомон такой стоит. Хоть уши затыкай». Молчун ещё долго вспоминал про то своё путешествие, всё рассказывал, рассказывал. Да так хорошо рассказывал, что многое из того о чём он говорил, рисовалось в их воображении так, будто видели они это сами, за околицей, буквально прошлым летом. Долго ещё в доме не стихал голос рассказчика. Всем было интересно, ни кто не перебивал гостя. Не каждый день такое бывает, что б меняло про жизнь свою рассказывал, да что б ещё про далекие места и диковинки. Далеко за полночь Молчун зазевал и попросился отдыхать. Все дружно с ним согласились, и на скорую руку прибрав остатки пиршества, завалились спать. Всем до одного снилось услышанное, каждому, правда, по своему. На следующий день, подробно выспросив у Степана с отцом, когда намечается пахота Молчун горячо попрощавшись, двинулся в путь, сославшись на то, что вспомнилось ему одно важное дело. Выйдя за калитку, он бодро пошагал по улице. Солнце стояло уже довольно высоко и светило совсем по-летнему. Катерина пару мгновений смотрела ему вслед, а потом бросилась вдогонку, догнав же, силой развернула, и крепко обняв, неожиданно для всех поцеловала в губы. Молчун обомлел. Семья и вовсе охнула от увиденного. Катерина не сильно оттолкнулась от путника и резко отвернувшись, побежала к дому, закрыв лицо обеими ладонями. Молчун же возобновил свой путь, только походка его уже была не так уверенна как до этого. Он остановился, словно вспомнил о чём то и, постояв пару мгновений, мотнув головой, так и не обернувшись, зашагал, ускоряя шаг, скрылся в проулке. Катерина уже не видела всего этого, вбежав в дом, она тихонько плакала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Никто из домашних не осмелился пуститься в разговоры о происшедшем, да и вряд ли был смысл, всё и так было очевидно.
Молчун заходил ещё два раза. На пахоту – помогал изо всех сил. Ходил за плугом до поздней ночи. Видно было, что хоть и уставал зверски, но простая сельская работа доставляла ему удовольствие. Второй раз пришёл на покос. Уже в конце июля. Из-за долгого его отсутствия Катерина начала заметно волноваться. Но гость пришёл вовремя. К самому началу косьбы. В работу включился сразу. Косил умело, ловко орудовал косой, да так что ни Степан, ни сосед Никита не всегда могли за ним успеть. Никитка частенько вызывался помогать семье своего друга. Степан и не возражал. Молчун глядя на то, как за ним пытались угнаться, лишь довольно хмыкал. Дескать – знай нашего брата. Катерина и он всё это время даже не подавали виду, никоим образом не вспоминая поступок девушки, будто ничего и не было. В этот раз задержался в гостях надолго. Пока скосили, пока сено гребли, а потом уж и настала пора ставить скирды. Конец июля выдался сухой, словно давал селянам закончить столь важную для них работу. Дни летели один за другим, наполненные привычными крестьянскими хлопотами. Вечерами, когда работники возвращались с лугов, наступала пора отдыха. То тут, то там слышны были песни и весёлые разговоры, гуляла и веселилась молодёжь. Ребятня на пустыре играла в чижа, да в салки. Бренча колокольцами, деревенское стадо возвращалось с пастбища на дойку, приводя за собой тучи паутов и другого надоедливого гнуса, протяжно мыча и оставляя на пыльной дороге лепёхи. Уходили на берег, застать вечерний клёв рыбаки с длинными удилищами. Шумно гоготали деревенские гуси, дружными стаями идя каждая к своему двору. В общем, жизнь текла своим привычным чередом. Поздно вечером, возвращаясь с посиделок, Степан залазил под навес, где хранилось прошлогоднее сено. Там у него лежал старый полушубок, да старенькое латаное одеяльце. На свежем воздухе спалось куда слаще, чем в избе. Рядом с ним, с самого начала лета, свив уютное гнездо, ночевали и младшие братья. Туда же подселился и их гость. Под этой тесовой крышей глядя на звёздное небо узнал Степан много нового и интересного. Про жизнь в далёких селеньях.
Где тайга заканчивается, и начинаются степи. Про горы там же за степями. И про озёра с солёной водой. И как тамошние жители эту соль добывают. И про то, как далеко на севере ходят удивительные животные покрытые шерстью до самых глаз, потому как там и летом бывают снега. И про целые деревни охотников и пастухов, которые никогда ни картоху, ни хлеб не растили. Про удивительные каменные дома, без входа и окон одиноко стоящие по тайге. Про огромных железных птиц заросших деревьями и кустами. Про то, что не все их предки были одурманены богами. Было среди них много добрых и светлых, которые лечили других людей, умели летать к звёздам. Строили дома и те самые огромные мосты. Что их было гораздо больше чем других. Но они не смогли справиться с мороком, что повис над нами, а потому и сгинули вместе со всеми. Рассказал он Степану, шёпотом, про то, что есть такие схроны, куда ещё ни кто не ступал с тех давнишних времён. И что если повезёт пробраться туда, то там столько можно увидать интересного. И что главное самое то, что лежит это там всё новёхонькое. Так эти тайники построены, что даже одежда как новенькая. А ещё там очень много книг. Правда, чаще всего они одинаковые. Инструкции там, да справочники, но бывают и очень интересные. Такая книга самая лучшая находка. Она много чему научит да расскажет про такие тайны, что не всё ещё и у человека в голове уместится. Одно но. Найти такой схрон очень сложно. Почти не возможно. Позарастало всё лесом. А если даже и найдёшь его, просто так не попасть туда вовсе. Двери в них толстенные, железные. «А как же ты тогда в них попадаешь?» – поинтересовался Степан. Молчун, подцепил указательным пальцем шнурок болтающийся на шее, выудил наружу амулет. Степан ни один раз видел его, но не придавал значения. Мужики некоторые тоже на шею вешают свой первый охотничий патрон, дескать, чтоб удача была. За такой же патрон, только сплюснутый и принимал Степан, а это оказывается ключ к схронам. Амулет тускло блестел в темноте. «Я его давно нашёл, ещё, когда с наставником по тайге ходил. Был совсем молодой, многого не понимал, да и не знал – всё думал, что в этих тайниках можно найти что угодно, чего не хватает для счастливой жизни. Глупый был. Это потом я уже, со временем стал их настоящую цену понимать. А уж после того как в Долине Смерти побывал, так и вовсе стал опасаться. Берёшь иную вещь, а сам думаешь, как бы чего дурного не вышло. Селянам только покажи. Мало ли как потом повернётся. Ведь когда первые тайники находить стали, за них такая драка была – шутка ли. И еды там полно и лекарств и одежды. Уж про оружие то я и вовсе молчу. Да уж! Ну, так вот. Шли мы, значит, с наставником по старой его тропке. А дождь был такой, что в двух шагах ничего не видно было. Ну и спрятались мы под раскидистой елью. Хоть немного, а всё ж суше. А дождь всё не унимается и не унимается, такой ливнище пошёл, хоть вплавь по лесу пускайся, а тут ещё и ветер поднялся и всё крепчает и крепчает, а потом вдобавок гроза. Молнии одна за другой и всё где-то поблизости. Страх, да и только. И тут как затрещало совсем рядом и грохот. Пихту старую с корнем выворотило, и вода туда сразу как хлынет, поток всё ширится, яма всё больше. А потом и вовсе глухо так что-то ухнуло, аж земля вздрогнула. Смотрим, а на том месте, где корни были, водопад небольшой образовался и водоворот. Вся вода куда-то под землю уходит. Наставник сразу сообразил, что к чему: «Смотри, – говорит, – видишь, вода под землёй дорогу себе нашла, пусто значит там. Наверняка тайник. Надо же всю жизнь здесь хожу, а ни малейшей приметки. Бывает же». Дождь вскоре прекратился. Подошли мы к яме той, что вода намыла. Смотрим. А там тоннель под землёй. И сухо уже. Только лужицы на полу небольшие остались. Такая вот удача нам улыбнулась. Медлить мы не стали, спустились туда, а тайник этот явно не простой был. В обычном всё из серого камня сделано и сам ход не очень широкий. А этот же большой, хоть на лошади верхом езжай, камнем настоящим изнутри отделано всё. А чуть поодаль пол в том тоннеле провалился и под ним ещё один коридор обнаружился. Туда-то вода и ушла вся. Долго мы тогда по тому схрону бродили. Неделю наверно. Днём ходим, ищем, что в нём есть, вечером на верх возвращаемся. Погреться и просохнуть. Вода то сырость туда принесла. Вот однажды я и набрёл в одном из коридорчиков на комнату. Вся она была уставлена барахлом. А это значит что там, какой то важный тип жил. Любили они всякие бесполезные вещи вокруг себя собирать. То кровати огромные. То столы из камня здоровенные, то тряпья разноцветного, то ещё чего. Это у них прямо правило такое было. Смотрю, а в углу скелет сидит. Все пальцы в кольцах и перстнях. Браслеты золотые на запястьях. Точно, важный какой-то. А на шее у него амулет вот этот висел. Тоже золотой. Наставник это увидав, поразился и говорит: «Ох и везунчик ты Молчун. Не каждому такая удача бывает – ключ от тайника найти. А этот золотой. Такие только у самых важных персон были. Он говорят, вообще любые двери открывал. Я, правда, ещё не встречал таких дверей, что б мой обычный не открыл. Но видать есть такие, которые ему не под силу будут. Что ж в них такое может быть то? Забирай его себе. Твоя находка – тебе ей и владеть». Много чего любопытного в том схроне мы тогда нашли. Такие штуки – что ни разу после того мне не попадались. Да и не слышал я от других, что б они находили. Знают что есть, но видать не видели. Вот такие дела. Но самое интересное это дневник там я нашёл. В одной из каморок. Смотрю – книжка лежит, в ручную исписана. Ну, я её и засунул в сумку. Сам не знаю даже зачем. А потом только читать начал. Читаю, а у самого, то слёзы на глаза наворачиваются, то страх берёт, то жалость. Как же думаю, вы до такого дошли, что б такое….. Потом может когда и расскажу. Страшно больно. А ещё страшнее, что это предки, наши с тобой прадеды, такое творили. Немного погодя после этого мы и к Долине Смерти пошли. Ключ этот знаком был – дескать, пора меня уже и в самостоятельный путь отпускать. Вот таки я менялой и стал. Брожу из одного края в другой. С людьми общаюсь, вещи им полезные приношу. Когда на самое необходимое меняю, когда так отдаю. Много с тех пор тайников то нашёл. Да вот только с такими необычными штуками ни одного больше и не видал. А учителя моего потом не стало. Лет через пяток после этого случая в старом тоннеле землёй завалило. Я его и не видел. Это мне Скороход рассказал. Мы с ним на Дальнем озере виделись. Давай уж спать, а то завтра стога метать. Выспаться б надо. Зевнул и, отвернувшись, засопел. А Степан всё ворочался. Представлялся ему тот дождь, да силился вообразить, что за диковинные штуки там были. Пробовал представить каково это, быть менялой. Потом сплюнул. Чур, меня. Вспомнил о Насте, о том, что жениться бы скорее, да ребятишек завести. Так с лёгкой улыбкой и уснул.