Таинственный пассажир
Шрифт:
Матрос вошел в кабинет Рославлева, тяжело дыша. Вид у него был растерянный и взволнованный. Сейчас он был взволнован куда больше, чем тогда, когда «Виргиния» еще стояла в черноморском порту, а он пришел сюда чтобы сообщить о приезде таинственного пассажира.
Из сбивчивого рассказа матроса Рославлев понял главное. С группой иностранных туристов в Черноморск приехал Гарольд Лидсней. Это — фашиствующий литератор, корреспондент реакционных газет и журналов, сторонник сенатора Маккарти.
Хепвуд рассказал Рославлеву о том, что Лидсней выступал свидетелем обвинения против «нелойяльных» американцев в городе Сан-Франциско.
— Сегодня утром на пляже я впервые увидел здесь Лидснея, — взволнованно продолжал Хепвуд, не ожидая ответа Рославлева. — Но я не был уверен, что не обознался. Тогда я подошел ближе и убедился, что не ошибся. Это был он, Гарольд Лидсней... корреспондент... А вечером я снова увидел его. Лидсней вышел из гостиницы «Черноморская» и отправился в сторону моря. Он пошел не туда, куда ходят гулять все честные люди... где шумное веселье, где играет музыка. Он отправился в пустынные переулки, в почти безлюдные места...
Глаза Хепвуда потемнели от гнева.
— Я хорошо знаю повадки этих господ. Если они ищут одиночества, значит должны кого-то встретить. А если этот кто-то прячется, значит он куплен ими, значит он — наш общий враг. Поверьте мне, что все это неспроста.
Хепвуд с шумом вдохнул воздух, наклонился ближе к Рославлеву и заговорил почти шепотом:
— Мне кажется, я не ошибся. В отдалении за Лидснеем шел какой-то человек. Я его обнаружил не сразу, но все же узнал... Да, да... Этого человека я уже видел второй раз. Когда первый раз я встретил его, на пляже, он говорил со мной по-английски, а сейчас недалеко от гостиницы в пустынном переулке он шел за Лидснеем. Именно за ним, или будь я проклят! — не выдержал и выругался матрос.
Хепвуд опустил голову, подождал, не спросит ли его о чем подполковник, и закончил:
— Мне конечно надо было идти дальше, не упускать из виду этих господ, но... — он поднял голову и виновато улыбнулся. — Но чертовски неприятно получать удар ножом или кастетом, начальник!
Матрос умолк и внимательно посмотрел на Рославлева.
Как и при первой беседе с Хепвудом, подполковник Рославлев слушал, не перебивая, не задавая ни одного вопроса. Он курил и смотрел куда-то в сторону. Могло показаться, что рассказ матроса мало интересует подполковника. Но это было не так. Мозг Рославлева напряженно работал. Когда Хепвуд подробно обрисовал наружность человека в черных очках и соломенной шляпе, у подполковника мелькнула мысль: не таинственный ли пассажир с парохода «Виргиния» шел на свидание с Лидснеем? Может быть, теперь — наконец-то! — обнаружился след этого невидимки. Подполковник от этой мысли даже вздрогнул и весь напрягся. Однако и в этот момент с его лица не исчезло выражение спокойствия и невозмутимости. Он обязан был в интересах дела выслушать все до конца, не забыть ни одного факта, не упустить ни одной детали.
Простившись с Джимом Хепвудом, подполковник Рославлев тотчас соединился с Москвой. К телефону подошел майор Уваров — ближайший помощник полковника Дымова. Майор сказал, что полковника сейчас на
— Хепвуд вам не сказал ничего нового, товарищ подполковник. Все эти данные нам хорошо известны. Но к нам в Советский Союз господин Лидсней приехал как журналист. А мы люди гостеприимные... Милости просим, гостям всегда рады. Лидсней в своих газетах и журналах много пишет, правда, больше о природе, о пейзажах разных, но выбор тем, как говорится, — его частное дело... Вот, собственно, и все, что я могу добавить к тому, что вам сообщил Хепвуд, — закончил майор Уваров. — А вообще, характеристика журналиста Гарольда Лидснея матросом дана правильная...
Майор еще раз обещал немедленно доложить генералу о своем разговоре с Рославлевым и дружески порекомендовал последнему ждать в ближайшее время указаний руководства по всем вопросам.
Телефонный разговор закончился. Ну, что же, ждать — так ждать. У подполковника было много и других самых различных дел. Все они требовали его личного вмешательства, по многим из них следовало ознакомиться с солидным справочным материалом, с докладными записками подчиненных, принять решения.
Большим усилием воли Рославлев заставил себя переключиться с дела «Виргинии» — так он мысленно для себя называл историю, связанную с иностранным матросом, — на другие дела. За последние дни их накопилось изрядное количество. А с утра надо будет заняться этим человеком в соломенной шляпе и черных очках...
Рославлев прошел к сейфу, вытащил пухлую папку с бумагами и с решительным видом вернулся к столу. Переключаться — так переключаться!..
В кабинете было тихо. Подполковник читал какое-то объемистое дело и красным карандашом отмечал в настольном блокноте важные для себя детали.
Слабый звонок городского телефона отвлек его от работы. Рославлев взглянул на часы: 22 часа 30 минут... Наверное, из дома. Жена, как всегда, ждет к ужину, а дочурка уже, очевидно, спит, она и сегодня не дождалась папы.
— Я слушаю. Кто говорит? — спросил Рославлев, по привычке тихо, предполагая, что услышит голос жены. Видимо, ответ, прозвучавший по телефону, удивил и даже озадачил подполковника. Он еще крепче прижал трубку к уху и повторил вопрос: — Кто говорит? — и только получив повторный ответ, удовлетворенно, с нескрываемой радостью, произнес: — Да, это я, Рославлев. Слушаю вас, товарищ полковник.
Невидимый собеседник говорил довольно долго. Подполковник внимательно слушал, стараясь не проронить ни одного слова. Придвинув блокнот поближе и переложив трубку в левую руку, он стал отвечать на вопросы и записывать.
— Хорошо... очень хорошо... Нет, никаких следов... Пока ничего... Это можно. Есть! Конечно, немедленно...
Эти и другие, столь же лаконичные реплики Рославлева свидетельствовали о том, что он сейчас же, без всякого промедления, приступает к выполнению задания, переданного ему по телефону.
Так оно и было в действительности. Закончив разговор и положив трубку, подполковник вызвал дежурного офицера. Сегодня дежурил лейтенант Марушкин. Высокий, плечистый, в ладно сидящем кителе, лейтенант вошел в кабинет и остановился у стола.