Таинственный рыцарь и грустная курица
Шрифт:
Полковник Пронин на автобусе номер семь доехал до Дворцовой площади. Далее пешком по набережной дошёл до дворца, внешне похожего на венецианское палаццо. В течение семи лет над созданием этого прекрасного здания трудился архитектор Александр Иванович Резанов. Он сумел придать этому архитектурному ансамблю стилистику флорентийских дворцов эпохи Возрождения.
Пронин Ферапонт Анемподистович подошёл к центральному входу. Дверь перед ним бесшумно открылась. За дверью и на парадной лестнице с мраморными перилами никого не было. Лепные орнаменты, золотые фонари, персидские ковры погрузили вошедшего в атмосферу далекого XIX века. Зазвучала музыка. Полковник под аккомпанемент произведений Вивальди, Чайковского, Рахманинова дошёл до
Пронин раньше никогда не был в этом здании, но был знаком с его достопримечательностями по книге английского писателя Герберта Уэллса «Россия во мгле».
Посредине комнаты стояли два старинных резных кресла. На одном из них спиной к входу сидел человек в зеленой пограничной фуражке, гимнастёрке, кирзовых сапогах, на погонах лычки младшего сержанта.
«А сегодня же день пограничника»! — вспомнил полковник Пронин.
Он всегда с особой теплотой относился к этим войскам… Пограничники подчинялись ведомству, в котором служил полковник, то есть ФСБ (КГБ). Пронин по согласованию с погранцами не один раз нелегально переходил границу в целях выполнения особых заданий Родины, а также решал другие задачи оперативного характера… Полковник назвал пароль.
— У вас продается славянский шкаф?
— Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой… Да, кстати, полковник вы знаете, почему шкаф называется «славянский»? — спросил младший сержант. — Потому что он раньше выпускался на мебельной фабрике Славянова. Шкаф имеет два отделения. Одно с большой дверкой и вешалкой внутри для одежды, и другое с узкой дверью и полками для белья. Иногда внизу на всю длину шкафа вставляют большой ящик. Такая форма шкафа является классической и общепринятой. Ну это я так, к слову сказал. Я же знаю, что вы, полковник, знаете всё. Ладно, перейдём к делу… Запоминайте! По оперативным данным шестого июня в пушкинский день банда готовит грандиозную провокацию. Более подробно можно узнать у куратора всей этой банды шпионов. Он третьего дня тайно перешёл финскую границу под именем Тойво Лехтинен и сейчас нелегально проживает в Санкт-Петербурге. Четвёртого июня он придёт к массажисту Эйхману… вы его хорошо знаете… для массажа предстательной железы. Нет, финн ничем не болеет. Он гей и ходит к массажисту получать удовольствие.
Молодой человек говорил, а полковник пристально вглядывался в его лицо. Несомненно, они встречались… правда, очень давно. Он даже мог назвать, когда и где это было. Пятьдесят лет назад. Шимановский пограничный отряд имени Александра Невского, в/ч № 2074. Его смущало только одно: человеку, который сидел перед ним, было не больше двадцати лет… Не мог же человек так хорошо сохраниться. Но и полковник не мог обознаться, у него была феноменальная память. И вообще, Пронин никогда не ошибался.
— Простите, мне кажется, мы с вами встречались, мне знаком ваш голос и ваше лицо.
— Да, встречались. Семидесятый год. Дальний Восток. Амурская область. Вы приезжали в пограничный отряд читать курсантам школы сержантского состава лекцию о международном положении, о событиях на острове Даманский, о пограничном конфликте у озера Жаланашколь.
— Простите, но вы совсем не изменились, вам не дашь больше восемнадцати лет.
— Мёртвые не стареют, полковник. Мне и сейчас восемнадцать лет, столько же, сколько было тогда, в семидесятом. Не смотрите вы так на меня… Да, я был убит на границе в неравном бою двадцать восьмого мая тысяча девятьсот семидесятого года. Помните, как в стихотворении Твардовского:
ИХотите знать, как это произошло?.. Хорошо!.. Я расскажу.
…После окончания школы сержантского состава меня направили на четырнадцатую заставу Падь Глубокая. Помню как сейчас мой первый и последний развод. Заместитель начальника заставы по политической части лейтенант… фамилию его забыл… проводил развод.
«Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Вид наряда — дозор», — в разговоре незнакомец от волнения переходил то на вы, то на ты. — Знаешь, полковник, от этих слов мороз по коже пробирает, особенно когда в первый раз их слышишь… На границе тогда неспокойно было. Службу несли по усиленному варианту. Нет, конечно, никаких касок, бронежилетов у нас не было. Дополнительно выдавали только два магазина с патронами и две наступательные ручные гранаты РГ-42.
…Было у нас на правом фланге одно слабое место. Там стоял огромный валун Безымянный. КСП (контрольно-следовая полоса) там обрывалась, пограничная тропа уходила в сторону от границы… Мой старший наряда Толя Кулябо свернул за камень… Вот там нас и ждали… — незнакомец снова замолчал, словно он ещё раз переживал такое далекое полувековое событие, потом вздохнул и продолжил: — Помню, солнце стояло уже высоко, и ещё помню дурманящий запах багульника и крик старшего сержанта: «Наряд, к бою!». Дальше автоматная очередь и хрипы умирающего Кулябо где-то там за валуном… Потом чужая речь.
Я упал, откатился, вытащил ракетницу и подал сигнал тревоги на заставу. Сам бой помню смутно… Я стрелял экономя патроны, как меня учили в учебке, короткими очередями, отсекая по два патрона. Менял позицию и снова стрелял. Сменил магазин, потом второй, третий. В ближайшие кусты бросил гранату, оттуда стреляли в мою сторону. Последнюю гранату оставил для себя…
Вдруг что-то ударило мне в грудь, и боль пронзила моё тело. Я упал, изо рта хлынула кровь… И всё!.. Для меня наступила вечность! Мои мёртвые губы прошептали: «Мама!». А по моему застывшему лицу скатилась кровавая слеза. Но я и мёртвый продолжил бой! Я встал в полный рост и, не отпуская палец со спускового крючка, дал длинную автоматную очередь, разрывая выстрелами голубое небо… Патроны кончились! Я достал последнюю гранату, выдернул чеку, дождался, когда враги подойдут поближе и разжал руку… Взрыв!.. И тут я услышал громкое «Ура!». Подошло подкрепление с заставы… Я смог!.. Я продержался до прихода наших. Это был мой первый и последний бой…
Боец-пограничник продолжал ещё говорить, но слова застревали у него в горле. Он раскрывал рот, но его уже не было слышно… Появилась сизая дымка, которая окутывала собеседников плотным облаком. Боец словно призрак стал растворяться в облаке и вот, наконец, превратился в призрачный голубой дым, который медленно стал подыматься к потолку, вытягиваясь и кружась в пространстве.
Полковник Пронин услышал, как где-то кукует кукушка.
— Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить осталось? — спросил он. Птица прокуковала семь раз и сказала человеческим голосом: «Московское время семь часов… В Петропавловске-Камчатском девятнадцать».
Ферапонт Анемподистович открыл глаза. Он был у себя дома и сидел в мягком кресле. На коленях лежала раскрытая книга. В окно заглядывало ласковое весеннее солнце. Умные часы с кукушкой на стене показывали время — семь часов утра. Пронин отложил книгу, встал с кресла и несколько раз прошёлся по комнате, разминая ноги. Да, ему приснился странный сон, но он был вещий. У полковника все сны были вещие и очень часто помогали ему решать оперативные задачи. Вот и сейчас он понял, что надо действовать несмотря на приказ находиться постоянно дома.