Таинственный язык мёда
Шрифт:
Наверное, ей следовало принять предложение месье Дюпона. Предложение остаться еще на пару дней было настолько недвусмысленным, как и его намерения. Его поцелуй был великолепен. В конце концов, они оба свободны. Интересный мужчина, привлекательный. Даже слишком. Можно было попробовать, пусть и ничего серьезного.
Анжелика сжала пальцы, словно сдавливая эту мысль. Она не осталась, не разделила с ним постель, не приняла это мимолетное утешение, которое он предлагал. Она отправилась ночевать в свой фургон и всю ту проклятую ночь проворочалась с боку на бок.
Почему? Снова всплыл этот
Она продолжала ехать, ощущая невероятный упадок сил. Последний месяц это чувство все чаще овладевало ею. Мысли не уходили из головы, пока она в ужасе не поняла, что усталость – не то слово. Нет, она не устала, она опустошена. Мучительно опустошена.
С осознанием этого пришло и опасение. Жуткий страх. Она задрожала. Как давно она позволила жизни утекать? Рукой она поискала Лоренцо и нашла его рядом с собой. Хотя шерсть ее друга дарила привычное тепло, она поняла, что на этот раз ничто не спасет ее от того леденящего холода, что змеился у нее под кожей.
Пес заскулил и облизал ей руку. Она ответила мимолетной улыбкой, будто желая его приободрить. Пепита тоже материализовалась из ниоткуда рядом.
– У меня все в порядке. Честное слово. Не беспокойтесь.
Она пыталась рассмотреть указатель на обочине дороги. Несколько раз моргнула. Эти несчастные буквы было не разглядеть. Потерла глаза. Притормозила и свернула.
– Пройдет, – сказа она. – Все пройдет.
Когда в последний раз она ночевала в нормальном доме? На мгновение она задумалась об этом, и рот искривился в усмешке. Вспомнить не получалось. Ее домом был фургон, и уже так давно, что она и подумать не могла о другом. Или вообще о чем-то стабильном и постоянном.
На самом деле фургон для нее был больше, чем средством передвижения, – он был решением всех вопросов. Он позволял ей избегать того, чего ей не хотелось, вставать и уезжать. Не пускаться в объяснения. Так удобнее, ведь правда? В ее жизни было всего несколько важных людей, не сказать друзей. У одиночества были свои преимущества.
Она задумалась над тем, что предстояло делать, решительно гоня грусть, которая предательски ею овладевала. Ее мучили грусть и сновидения. Вот Яя показывает, как доставать мед из сот, не повредив их, как располагать настоящие соты в улье без матки. Яя держит ее за руку, они поют, а пчелы взмывают ввысь над ними, и пение звучит в унисон с жужжанием. Яя берет ее с собой каждый раз, на закате ведет ее на пирс, где пастух Гомер ждет вместе с женщиной с сутулыми плечами и мрачным видом. Они такие разные, совсем не знакомые. Иногда с ними двое детей. Яя их обнимает и целует в щеку и благословляет, крестя их лобики. Дает им крынку с медом, и когда лодка начинает покачиваться, уплывая вдаль, провожает их взглядом, пока они не исчезают за горизонтом. А затем не спеша возвращается обратно.
– Это тоже твоя сестра, Яя?
– Все, доченька. Все они мои сестры.
– А
– Это мои дети. Дети всех женщин.
– Они сестры, как и пчелы?
– Да, как и пчелы.
Воспоминание рассеялось, и Анжелика вернулась в реальность. Это была глубокая ностальгия по тому заколдованному миру, что окружал ее в детстве, но она подавила ее в себе. Почему Яя никак не выходила у нее из головы? Почему с такой настойчивостью продолжала являться к ней во снах? И главное – что именно Яя должна ей сообщить?
Зазвонил телефон, она тут же ответила.
– Ку-ку, бродяжка! – ласковый голос ее подруги Софии приглушил на время чувство разочарования: оказалось, звонила не мама.
– Привет.
– Куда направляешься?
– В Авиньон.
– Радость моя, – воскликнула София. – Ты едешь ко мне? Ты решила устроить мне сюрприз?
Анжелика прикусила губу. На самом деле у нее не входило в планы заезжать к Софии, но она не сумела подобрать нужных слов, чтобы это сказать. Не хотела расстраивать подругу. София источала чистую и заразительную радость. Она рассмеялась.
– Я…
– Ну же, давай! Здесь ты можешь чувствовать себя как дома! Да это и есть скорее твой дом, чем мой.
– Не начинай опять, умоляю, я не в настроении, – вздохнув, ответила Анжелика и свернула, стараясь протиснуться на парковку.
– Да ты всегда не в настроении, когда речь заходит о деньгах, что ты мне одолжила. Честно говоря, мне это уже порядком надоело.
– Возьми себе. Мне они не нужны. Вернешь, когда сможешь.
София собиралась возразить, потом решила, что по телефону это обсуждать бессмысленно. Она устроит ей отличную засаду за бокалом белого вина и тарелкой лазаньи. Хотя она и гречанка до мозга костей, пасту научилась готовить у мамы Анжелики. Мария была превосходной поварихой. Никто не мог устоять перед ее лазаньей, думала она, довольно улыбаясь.
– О’кей, когда ты приезжаешь?
– Сегодня вечером.
– Отлично.
– Только не готовь лазанью. И никакого вина. И мой ответ – нет.
– Ответ на что? – невинным голосом спросила София.
– На все, что ты там себе надумала.
– И что, нет никакой надежды, что смогу тебя переубедить? Даже с помощью десерта?
Анжелика засмеялась.
– Ты искусительница.
– Я всего-навсего умею хорошо готовить.
Опять в ответ зазвучал смех.
– И ты замечательная подруга, и поэтому я всегда буду на твоей стороне. Ты мне ничего не должна.
Она вздохнула, да и улыбка перестала быть такой уж лучезарной.
– Что с тобой, Анжелика?
– Я не знаю. Не знаю.
Вдруг веселый тон исчез, а вместе с ним и желание шутить.
София, судя по тону, нахмурилась.
– Ты мне все спокойно расскажешь. Я пошла за вином. Ящика, думаю, хватит. Давай поторапливайся, только сильно не гони, прошу. Та колымага, на которой ты ездишь, до сих пор еще жива только благодаря молитвам твоей мамы и изоленте, обернутой вокруг кузова.
– Я только что после техосмотра, механик сказал, что фургон проживет еще много лет.