Так было
Шрифт:
— Товарищ Синельников… Не знаю, как и сказать. — Прижала ладони к щекам, помолчала. — Тетя у меня есть. Сектантка. И меня все туда заманивает…
— Ну?
— Это неважно, конечно, — заторопилась девушка, путаясь в словах и оттого волнуясь все больше. — Сегодня я у нее была. А там соседка. Тоже сектантка. Я слышала их разговор, они договаривались ночью поехать в лес, повезти еду братьям. Понимаете? Ночью и в лес. Что там за братья? У нее родных-то братьев нет. Мне страшно стало. Говорят, что в лесу люди какие-то.
— Постой, постой. Значит, сегодня ночью? Откуда поедут?
— От тети. У нее во дворе с вечера лошадь стоит. Она сказала председателю — в район поедет, к врачу, что ли…
— Где она живет?
— Четвертый дом от конторы. По той же стороне. Против ворот два тополя. Только уж вы…
— Спокойно. Как тебя звать?
— Маша Ракитина.
— Не волнуйся, Маша. Иди домой — и никому ни звука. Большое спасибо.
Он крепко пожал ее холодную руку, ласково подтолкнул в спину.
— Иди.
Она ушла. Проводив ее взглядом, Степан побежал В МТС.
Через час в кабинете директора собралось десять человек: Рыбаков, Синельников, прокурор Коненко, начальник милиции с участковым милиционером и еще пятеро коммунистов из МТС. У большинства в руках охотничьи ружья и мелкокалиберные винтовки. Сидели молча, курили, перекидывались короткими фразами.
Во втором часу ночи с улицы постучали в окно. Все поднялись, гуськом вышли во двор. Надев лыжи, огородами дошли до околицы и, растянувшись цепочкой, побежали по сугробам к потемневшему невдалеке лесу.
— Прибавь шагу, — вполголоса сказал Рыбаков ведущему.
Быстрее замелькали палки. Люди дышали тяжело.
На опушке леса остановились, прислушались. Откуда-то издалека доносились скрип полозьев и приглушенные голоса. Мужчины разбились на две группы и вошли в лес: одни справа, другие слева от дороги.
Скоро лыжники увидели впереди подводу. Запряженная в розвальни лошаденка трусила легкой рысцой. В санях — две женщины, закутанные в шали. Наверное, им было страшно в ночном зимнем лесу, потому они непрерывно разговаривали.
— Смелая ты, Авдотья, — сказала одна молодым ломким голосом.
— А чего бояться-то, — грубо откликнулась спутница. — Бог-от, чай, все видит. Не даст в обиду. Да и ради сына на что не пойдешь. Один ведь остался.
— А если волки?..
— Ништо. Я ружье прихватила. Когда-то не хуже мужика стреляла.
— А вдруг нас не встретят?
— Пошто не встретят? Не впервой, поди, — успокоила старшая.
— Батя что-то хмурый стал. Надоело ему, видать, по лесам-то прятаться. Он ведь ране ни в бога, ни в черта не верил, а тут на тебе. Подговорил его Ерема. А какая радость? Ну, отсидят в этой дыре до победы, а потом? Засудят… А и не засудят, как людям в глаза глядеть… И ему
Узкую дорогу со всех сторон теснили высокие мохнатые ели и сосны. Скрипели полозья, фыркала лошаденка, вполголоса переговаривались возницы. Вдруг где-то в глубине леса гулко выстрелил обломившийся от снега сук. Молодая ахнула, а старшая приглушенно засмеялась, приговаривая:
— Пужливая ты, Лушка, а ишо полюбовника имеешь.
— Какого полюбовника? — возмутилась молодая. — Брехня!
— Сама видела, как он на свету от тебя уходил. Только личности не успела разглядеть: больно быстро бёг. Да ты не отпирайся. Я не свекровка. Живи как знаешь…
Лыжники шли на значительном расстоянии от дороги, и все равно им было отчетливо слышно каждое слово.
Проехав километров двенадцать, подвода остановилась на лесной прогалинке. Летом здесь, видимо, заготовляли дрова. Сейчас из-под толстого снежного наста торчало несколько высоких пеньков да в дальнем углу возвышалась большая поленница.
Не успели женщины вылезти из саней, как из лесу донесся глухой волчий вой. Лошадь нервно переступила ногами. Молодая женщина испуганно вскрикнула.
— Не бойсь, — успокоила ее старшая. — Это наши знак подают. — И, сложив ладони рупором, аукнула.
Минут через пять на поляну вынырнули трое, подошли к возу.
— Сынок, ты? — окликнула старшая, и ее грубый голос вдруг задрожал, в нем послышались ласковые, воркующие нотки.
— Витьки нет. Он сегодня не смог прийти, — ответил один из тех, что вышли из лесу.
— Ай заболел? — всполошилась женщина.
— Нет. Дело одно. В следующую пятницу придет.
— Вы бы поостереглись теперь, — просительно проговорила женщина.
— А что? — тревожно спросил один из лесных пришельцев.
— Неспроста, поди, к нам они пожаловали. И начальник милиции, и прокурор, и сам Рыбаков прикатил. Не иначе ваш след ищут.
— Пускай ищут. А вы за ими доглядайте. Чуть что — свистните, и мы перекочуем на другие квартиры.
— Говорят, Ерему они разыскивали, — подала голос молодая.
— Святой следов не оставляет. А вы, пока они не уедут, сюда не суйтесь. Только в крайней нужде. Пора за дело.
Лесные пришельцы с помощью женщин быстро разгрузили сани. Взвалив на спины большие мешки, встали на лыжи и нырнули в чащу.
Женщины тут же развернули сани и тронулись в обратный путь.
Скоро вокруг все стихло. Рыбаков осторожно вышел на поляну. За ним последовали и другие.
— Ты, Чернявский, кажется, разведчиком был? — обратился Василий Иванович к начальнику милиции.
— Так точно.
— Возьмешь с собой Иванченко. Идите по их лыжне. Не нагоняйте. В случае чего — пошлешь Иванченко к нам. Мы выйдем следом, через двадцать минут. Ясно?
— Так точно.
— Идите.
Они ушли. Рыбаков посмотрел на часы.