Так было
Шрифт:
Минуты тянулись медленно. Пошел мелкий редкий снег. В верхушках деревьев зашумел ветер.
— Похоже, завьюжит, — сказал Коненко. — У меня второй день рана ноет к непогоде.
— Пора, — сквозь зубы вытолкнул Рыбаков. — Оружие держать наготове. Без команды ничего не делать. Учтите: может быть всякое. Двинулись.
Они пошли в затылок друг другу. Лыжи легко скользили по лыжне, оставленной теми тремя.
Прошло полчаса, час. Не видно конца ни лыжне, ни лесу.
Вдруг впереди послышался какой-то шорох, из-за дерева выскочил лыжник.
— Иванченко? —
— Я, Василий Иванович. В километре отсюда охотничья избушка и несколько землянок. К ним скрытно не подойти: там такой пес!.. Рычит, как тигр. Учует.
— Пошли, — скомандовал Рыбаков.
Скоро они натолкнулись на Чернявского. Он стоял с наганом в руке, прислонившись спиной к могучей березе. Начальник милиции торопливо доложил обстановку. Судя по голосам, в избушке и землянках скрываются не менее десяти человек.
— Обойдем их кольцом, — медленно проговорил Рыбаков. — Ты, Коненко, возьмешь Иванченко и Пугачева и зайдешь слева. Синельников с участковым заходите справа. Ты, Степан, поосторожней, не зарывайся. Смотрите в оба. Может быть настоящий бой. Прислушивайтесь!
Когда пятеро скрылись в лесу, Рыбаков спросил Чернявского:
— У тебя запасной обоймы нет?
— Нет. У меня же наган.
— Ну, ладно. Обойдемся.
Все медленно двинулись по лыжне.
Впереди послышалось глухое ворчание и лай собаки. Лыжники прибавили шагу и скоро очутились на краю небольшой заснеженной поляны.
Огромный пес с ожесточенным рычанием кинулся на Рыбакова. Тот с трудом сдержал натиск матерой собаки, тыча в нее острием лыжной палки.
Дверь избушки распахнулась. Из нее выпрыгнул человек и плюхнулся у порога в снег. «Тертый калач», — подумал Василий Иванович и плотнее прижался к дереву.
— Кто тут? — долетел выкрик.
— Охотники, — ответил Рыбаков. — Товарища у нас подранили. Пускай здесь до завтра полежит. Утром мы за ним на коне приедем.
— Катись отсюда к… Как пришли, так и уходите.
— Тебе что, паразит, избы жалко? — повысил голос Рыбаков. — Убери своего пса, а то я его пристукну.
— Попробуй. Сам за ним отправишься.
Василий Иванович вынул из кармана пистолет. Выстрелил в оскаленную собачью пасть и повалился в снег. Собака взвизгнула и, высоко подпрыгнув, ткнулась мордой в сугроб. В ту же секунду ночную тишину спящего леса располосовала короткая автоматная очередь. Возле землянок заметались серые тени. Злой низкий голос крикнул: «Ложись! Чего мечетесь, как бараны». Тени упали в снег. Гулко ухнул винтовочный выстрел, и тот же голос, только приглушенный, зашипел: «Куда садишь, паразит? Трясучка. Отползай к окопам».
«Ого, тут даже окопы!» — подумал Рыбаков и, поднявшись на локте, властно закричал:
— Эй! Слушай! Кто хочет жить — выходи на середину. Будете сопротивляться — перебьем. Живо! — И после небольшой паузы: — Приготовить гранаты.
Несколько мгновений стояла зловещая тишина. Потом послышались приглушенные голоса. Они становились все громче, и скоро Рыбакову стало слышно каждое слово.
— Не хочу больше гнить в этой
— Попадешься, все равно расстреляют.
— Ну и … с ним. Двумя смертям не бывать.
— Брешет он. Сами повинимся — в штрафбат пошлют.
— Разговорчики! — прикрикнул низкий злой голос. — Живо в окоп. Ну? Перестреляю, сволочи!
— Иди ты к … матери, сука кулацкая. Мы за тебя кровяниться не будем. Воюй сам!
— Выходи на середину! — скомандовал Рыбаков.
На бледно-сером фоне снега показалась сгорбленная фигура с поднятыми руками. Покачиваясь, она медленно двинулась к центру поляны. Вторая, третья, четвертая… Семь человек с поднятыми руками сгрудились в кучу.
— Обыскать, — кивнул на них Василий Иванович.
— Есть, — откликнулся Чернявский.
Вдруг за избушкой хлопнул пистолетный выстрел, другой. Протараторила автоматная очередь, послышались крики.
— Чернявский и Ломов — здесь. Остальные за мной! — Рыбаков кинулся на шум.
За избушкой в снегу отчетливо виднелись глубокие следы. Побежали по ним.
Впереди замаячила невысокая фигура Степана. Он был без шапки, в распахнутом ватнике. Далеко за деревьями мелькало движущееся пятно.
Бухнул ружейный выстрел.
— Стой!!
Залаял автомат и смолк, будто подавился. В густой морозной тишине властный голос участкового уполномоченного скомандовал:
— Руки!
Через час двое лыжников убежали в Иринкино за подводами.
Наступил поздний зимний рассвет. Рыбаков обошел темные низкие землянки. В этих норах жили пятеро дезертиров и двое баптистов, скрывающихся от призыва в армию. В избушке помещался главарь шайки. Тут тоже были голые деревянные нары, грубо сколоченный стол, чурбаки вместо стульев, деревянная бадья с водой, глиняные кружки. Но на столе стоял патефон и лежала куча заигранных пластинок.
Сейчас главарь сидел на лавке, спиной к окну. Большая лохматая голова опущена так низко, что тупой подбородок уперся в грудь. Из-под кустистых бровей зло поблескивали медвежьи глазки. Он шумно дышал носом, непроизвольно сжимая и разжимая пудовые кулачищи.
— Не узнаете, Василий Иванович? — спросил Чернявский. — Вы же встречались с ним в день приезда.
Рыбаков пригляделся к сгорбленной фигуре у окна.
— Ерема-юродивый?
— Он самый.
— Как твоя настоящая фамилия? — обратился Коненко к «юродивому».
Тот только скривился.
Коненко вынул из полевой сумки тетрадь, развернул ее, что-то написал сверху чистой страницы и снова обратился к Ереме:
— Итак. Фамилия, имя, отчество?
— Фамилия у меня знаменитая. — «Юродивый» поднял голову. Его одутловатые щеки густо побагровели. Коричневые глаза буравили Рыбакова. — Пахомов я. Не забыли еще Пахомова? Мой батька таким, как вы, в двадцать первом сала за шкуру заливал.
— Пахомов — матерый кулак. Во время ишимского эсеровского мятежа возглавлял отряд отъявленных головорезов, — пояснил Коненко. — Ярый бандит. Зверски истязал и мучил коммунистов. Его расстреляли, а семью выслали. Это его сын.