Так было
Шрифт:
Она встала, уперлась ладонями в стол, обвела взглядом притихших людей.
— Вы знаете, зачем мы собрались. — Помолчала, вслушиваясь в густевшую тишину. — Война за середку перевалила, но конца ей пока не видно. Теперь, конечно, не то, что в сорок первом. Теперь мы наступаем. Гоним фашистов с нашей земли. А какой вертается к нам эта земля? Одни развалины. Сотни городов!.. А деревень и не сосчитать. Надо все заново строить. Для этого нужны деньги. Много. Даром ведь…
— Даром — только под амбаром, — выкрикнул
— Опять же армии требуется все больше оружия, и разных припасов, и харчей. На это тоже нужны деньжата. И сколько! Красная Армия — наше дите. Вот и надо… В общем, начну с себя. Пиши, счетовод. Сами знаете — одна я живу с матерью. Наш приход-доход у всех на виду. Скопила к весне на обувку триста рублей, их и отдаю. Вот.
Она откуда-то извлекла завернутые в носовой платок деньги. Развернула узелок, пересчитала смятые пятерки и десятки, положила их на середину стола. Села.
— Кто следующий? — спросил парторг. Поднялась Агафья Долина. Протиснулась к столу.
Положила на него скомканные в кулаке бумажки.
— Вот, последние собрала. Пятьдесят три рубля здесь.
За ней подошла Ульяна Пивоварова. Сказала только: «Сто пятьдесят», положила деньги и вернулась на место.
Один за другим подходили люди к столу, называли цифры, клали деньги и уходили.
И росла, росла на глазах куча разноцветных бумажек. Засаленные, измятые, захватанные сотнями рук, скопленные дорогой ценой трешки, пятерки, рубли с легким шорохом падали на стол, будто сухие осенние листья. Но вот листопад прекратился. В комнате застыла какая-то неловкая, скользкая тишина.
— Кто еще?
— Кто?
— Следующий!
Новожилова медленно скользила взглядом по лицам. Увидела в углу поднятый воротник знакомого черного полушубка, крикнула:
— А ты чего, товарищ Клопов, в угол прячешься?
Все повернулись в сторону кузнеца. Он тяжело поднялся с лавки. Пригвоздил Новожилову злым взглядом. Не вынимая из зубов короткой трубки, сказал с вызовом:
— С чего мне прятаться? Я не вор, не дезертир.
— Проходи-ка к столу, — пригласил его Плесовских.
— Мне и тут не худо.
— Сколько даешь в фонд обороны?
— Сколько все, столь и мы. — Голос кузнеца потух. Трубка исчезла изо рта. — Мы завсегда от других не отстаем…
— Сколько же? — наседал рыжебородый парторг.
— Я ведь не хозяин, надо сноху спросить. Она робит, она и хозяйствует.
— Запел аллилуйя. — Плесовских расстегнул пуговицу воротника гимнастерки, стукнул круглым веснушчатым кулаком по столу. — Ты, Клопов, не прибедняйся. Один кузнец на целую округу. Дырку в кастрюле запаял — три яйца, косу склепал — ведро картошки.
— Я не задарма беру. За работу, — ощетинился кузнец.
— Знаем,
— В горнице ровно музей, — послышался девичий голос. — Патефоны, ружья, ковры, какие-то вазы заграничные…
— Кулак!
— На чужой нужде наживается!
— А для Красной Армии надо Христа ради выпрашивать?
— Так сколько же ты даешь в фонд обороны? — загремел во всю мощь баритон рыжебородого парторга.
— Я не хозяин, — пугливо озираясь, забормотал Клопов. — Со снохой потолкую. От людей не отстану…
— Тогда я тебе скажу. — Плесовских говорил, как гвозди вбивал. — Мы тут прикинули. На твою долю выходит пятьсот рублей. Иди и неси их.
— Да вы что, очумели?
— Иди, пока не передумали, — прикрикнул парторг. — Добром не принесешь, мы к тебе другие ключи подберем.
Бормоча ругательства и проклятия, Клопов ушел, провожаемый недобрым гулом голосов.
— Теперь можете расходиться, — объявила Новожилова. — Кто деньги еще не дал, сегодня принесите. Мы тут прикинули, кому сколько нести. По совести все учли. Вот послушайте, если не согласен кто, скажи.
Новожилова прочла список. Никто не возразил. На этом и закончилось собрание.
Ночь попятилась, уступая место рассвету, когда Новожилова и парторг вышли из дома Клопова.
— Паразит, — прорычал Плесовских, закуривая.
— Ладно хоть триста дал, — заплетающимся от усталости языком проговорила Новожилова. — Мог и того не дать. Дело-то ведь добровольное.
— Ничего, мы ему этого не забудем! — парторг погрозил кулаком высоким воротам клоповского дома. — А к бабке Силантихе можно и не ходить…
— Узнает, что к другим приходили, а к ней не зашли, — обидится. Пойдем уж.
Бабка Силантиха отворила дверь, не дожидаясь, пока постучат.
— Ишь, как ты чутко спишь, — подивилась Новожилова. — Ровно кошка, за версту чуешь.
— Какой ноне сон? Так, маята одна. Лежу да бога молю, чтобы смерть ко мне прислал.
— С чего ты, мать, смерть-то кличешь? — ласково спросил Плесовских.
— А зачем мне жизня? Шестерых вынянькала. Без мужика подняла на ноги. И все там… все до единого…
Она беззвучно заплакала. Они не утешали ее. Молча стояли, понуро опустив головы. Когда старуха выплакалась, Новожилова рассказала, зачем они пожаловали в столь поздний час.