Так бывает… (сборник)
Шрифт:
Каждое утро маленькая Маргоша шуршала в шкафу в поисках желтого банана и была или счастлива, или не очень. Она выныривала из шкафа, держа в руке полужёлтый экзотический фрукт и сияла. А теперь, когда папа оброс нужными связями, счастье было практически ежедневным. Вы нам продукты – я вам бензинчку, вот на таком примитивном бартере держалась и выживала вся страна.
Ее звали ВАЛЯ. Валя была молодой и веселой, торговала картошкой и другими овощами. Валя никогда не читала Достоевского и не понимала, почему его называют «ИДИОТОМ», – в этом было все ее счастье. Словно жонглёр, она подкидывала овощи, шутила и отвешивала покупателям «углеводы и витамины», – так и говорила. Валю любили. Она была громкая, горластая,
Валька всегда стихала, когда очередь доходила до Гоги, опускала глаза и говорила: «Здрасьте». Гоги кивал, зачитывал список. Валя участливо заглядывала в листочек, как будто не овощи отвешивала, а пилюли в аптеке, складывала все в желтый пакет с нарисованным арбузом и говорила: «До свидания».
Гоги с добычей шел домой, у подъезда курил, а в последнее время особенно много. Неотрывно смотрел куда-то вдаль и думал, что на этой же планете обитают его мама и Инга, и они выживают, работают, шутят, едят и приглашают кого-то в гости. Он с нетерпением ждал отпуск. Ему наконец пообещали, что Маргоша поедет тоже. Хотя обещания были из года в год те же, и как только дело доходило до поездки, находилось тысяча отговорок. Ни Таня, ни Маргоша ни разу не были в Грузии и не видели родных.
Маргоша очень ждала это лето. Она слушала папины рассказы про далекий солнечный теплый город, где у людей всегда хорошее настроение, где поют, едят, что господь послал, и всегда рады гостям и гостям гостей. Она слушала с интересом и представляла, представляла… А еще папа обещал отвезти ее на море в Батуми. Батуми ей представлялся Африкой! Хотя ни там, и ни там она не была, но перед глазами маячили слоны и жирафы, которые поднимали свои длинные шеи и ели листья. И она, Маргоша, с разбегу забегала в море и плавала вместе с папой наперегонки. С этими картинками Маргоша засыпала, и ей было светло и радостно. С бабушкой Ингой она была знакома только по телефонным разговорам. Говоря с родными отца, она ставила их фотографии перед собой как будто ей так было понятнее. Она видела их лица и крепко прижимала телефонную трубку к маленькому ушку. Тетя Инга, конечно, была красивой! И Маргоша, затаив дыхание, спрашивала:
– А я похожа на тебя?
– Конечно, похожа, моя родная! Вот приедешь – я тебе все бусы подарю, сережки и помады. Знаешь, как много всего для тебя?
Маргоша замирала от восторга и всегда добавляла с тревогой в голосе:
– Ты только не отдавай никому. Я обязательно приеду!
Наступало лето, плавно, по проторенной дорожке весны уверенно ступая в сочную, влажную зеленую свежесть.
Гоги дали отпуск. Билеты были куплены. Бабка ворчала, Таня смиренно молчала, Маргоша закатила истерику, заперлась в комнате и запретила туда всем входить, пока мама не покажет ей, что ее, Маргошины, вещи лежат в сумке, и что она точно едет к другой своей бабушке! Так как Маргоша была маленьким избалованным божком, пришлось сказать «да». Девочка подрастала, показывала характер, и против нее ни у кого не было сил от всеобъемлющей любви и поклонения! Гоги боялся сделать что-то не так, спугнуть счастье. Но его опасения были напрасны. В лице Маргоши, маленького и любимого тирана, он обрел верного союзника. Кровь – не вода, и Маргошу тянуло в «ту» сторону. Бабку она практически терпела. Не то чтобы она ее не любила, любила, конечно, но по-своему. Та вечно брюзжала, была недовольной и командовала папой. А папой нельзя было командовать никому, кроме самой Маргоши, и это только ее привилегия.
Весь полет она волновалась и представляла встречу. Но когда в аэропорту она услышала, а потом увидела кричавших, подпрыгивающих и машущих изо
Инга покорила Маргошино сердце раз и навсегда. Она напоминала ей куклу, которую привез из-за границы папа Жанки Федуловой. Эту куклу звали каким-то странным именем: то ли Боря, то ли Баря… а, Барби! – вспоминала Маргоша.
– Ты – Барби!
Инга захохотала и обняла племянницу.
– Какая я такая Барби?! Я Инга, твоя тетя!
Гоги смотрел и таял от бесконечной нежности. В такси Маргоша сидела между Мананой и Ингой и с неподдельным интересом разглядывала обеих. Те в свою очередь тискали ее и целовали то в нос, то в макушку, то в щеки.
После вкусного ужина Маргоша уснула на диване. Новый запах, но такой родной и домашний убаюкивал девочку, и она сдалась. А взрослые еще долго разговаривали, обсуждали, общались. Манана, конечно, все понимала: это женитьба… понятно, студенческая любовь, увлечение, страсть и, конечно, беременность Тани. Если б не беременность, все бы перегорело, как проводка с неправильным соединением, но тогда бы не было Маргоши. Манана смотрела на спящую девочку, и душа заходилась от счастья.
Наутро они с бабушкой пошли на базар. Маргоша никогда не ходила на базар. Ее взору предстали горы ароматной зелени, пирамиды из красных помидоров, пряные и сладкие чурчхелы, одну из которых Маргоша повесила себе на шею, как ожерелье, и грызла на ходу. Она не успевала вертеть головой – ее то и дело угощали разными вкусностями. Придя домой, она заявила с порога, что переезжает жить в Тбилиси к бабушке Манане. Взрослые похихикали, а Маргоша разозлилась.
– Говорю вам, что перееду! – и она топнула ножкой.
– А в Батуми не хочешь? – хитро спросил отец.
Маргоша замерла. Море. Она мечтала о нем. Решено было ехать на машине с дядей Васо ровно через два дня.
Маргоша потом весь год вспоминала эти каникулы, особенно когда ей было грустно. Когда бабушка придиралась и ворчала, когда Маргоша пропустила долгожданный театр, потому что мама ушла на какую-то кафедру и забыла, когда папа ходил печальный и задумчивый, Маргоша вспоминала этот праздник жизни, этот фейерверк чувств, эмоций, доброты и любви. Там люди так жили каждый день. Каждый день они ходили друг к другу хоть за спичкой, хоть за солью. Приходили и сидели… болтали, пили кофе или чай, общались, делились, радовались или грустили – все вместе. Маргоша затаила мечту окончить школу и поехать жить к бабушке Манане и тете. И тогда уже никто не сможет ее остановить, потому что она будет взрослой и красивой, как Инга.
Зима была в разгаре. Москва готовилась к встрече Нового года, а на прилавках по-прежнему было одно сливочное масло. Правда, появились ножки Буша. Народ придумывал новые рецепты: сварить, запечь, пожарить с чесноком, под майонезом, со сметаной. Народ ходил полуголодный, но это-то ладно, привыкли, зато появилось некогда запрещенная литература. Ее открыто и без всяких опасений передавали друг другу. Чаще всего это был самиздат, но был! И это обещало перспективы. В моду входили слова «гласность», «демократия», «перестройка». Перестройка как перекройка – полстраны уже отрезали. Все жаждали свободы и независимости.
Гоги, как всегда, шел со списком. Он очень торопился: до закрытия магазина оставалось минут пятнадцать. Уже повернув за угол, он услышал робкое:
– Добрый вечер…
Оглянувшись и прищурившись, в полумраке зимнего вечера он увидел женскую фигуру, курившую у черного входа магазина.
– Это вы мне? – удивился он.
– Вам, – улыбнулась женщина.
Гоги подошел поближе и узнал Валю из овощного отдела. Он чуть смутился и поздоровался.
– Идемте, – заговорщически позвала она его, – я вам мандарины отложила! Вкуснотища!