Так плохо, как сегодня (сборник)
Шрифт:
– Выбрось один эпизод, и все, – уговаривал министр. – А фестиваль кончится, мы его на место вернем…
Ермаш ушел. Данелия подумал, потом сказал:
– Фестиваль непредставительный. Какая разница, что подумают десять негров? А потом я все на место поставлю.
– Когда потом? «Потом» не будет, – заподозрила я.
– Я сделаю одну копию без этого эпизода. А остальные – как надо.
Данелия так и сделал. На фестиваль пошла кастрированная копия, а на премьеру в Дом кино – полноценная.
Ермаш был разочарован. Он думал, что Данелия
На фестивале фильм получил золотой приз. Этот приз выглядел в виде шара из полированного камня типа яшмы. Данелия в строгом костюме стоял на сцене и держал этот шар двумя руками. Маленький, аккуратный, серьезный, – я имею в виду Данелию, а не шар, – он походил на японца и почти не походил на самого себя.
Я сидела в зале в состоянии приподнятости. Это был первый золотой приз в моей жизни. И, хоть меня и не позвали на сцену, мне это не мешало. Какая разница – кто стоит. Главное – результат труда. Труд, познавший поощренье. Это тебе не комар на лысине.
В эти дни мы приходили в ночной бар фестиваля, участвовали в празднике жизни. Народу было много, толкотня, столики. Почему-то запомнилось, как обиженный, ущемленный в самолюбии грузин что-то доказывал Данелии на своем языке.
Секретарша Галя внимательно слушала, потом сказала:
– Какой тарабарский язык…
Подошел Мкртчян и поделился со мной:
– Когда так много народу, мне бывает особенно грустно и одиноко, я вчера плакал…
Я посмотрела на его печальное носатое лицо. Я поняла: если не совпадаешь с общей волной веселья, то остаешься в стороне и одиночестве.
Я хотела спросить: «Ты сейчас Фрунзик или Мгер?» Но он отошел.
Я так и не спросила и теперь не знаю, какое имя стоит у него на могиле. И понадобились ли ТАМ его талант и одиночество…
А я совпадала с общей волной. Радикулит, сосиски, невежливость партнера-соавтора – все оправдано и все позади. А в настоящем: «Гуляй, рванина, от рубля и выше…»
Случайный грузин что-то воспаленно доказывал Данелии, а я существовала вне и над, умница и красавица, и пусть кто-нибудь скажет, что это не так…
А какова судьба деревенского сценария? На этот сценарий нашелся другой режиссер. Я так и буду называть его Другой.
Мы договорились по телефону встретиться. Он должен был заехать ко мне домой в десять часов утра. Но приехал в двенадцать. Опоздал на два часа.
Я ждала и не могла понять: что произошло? Может, он разбился по дороге и попал в больницу? Но тогда можно позвонить из больницы, если, конечно, не насмерть…
Другой явился – цел и невредим, в прекрасном расположении духа.
– Почему вы опоздали? – спросила я.
– Я заехал по дороге на станцию техобслуживания. У меня мотор стучит, – радостно сообщил Другой.
Я ничего не сказала. Оставила без комментариев. Я просто поняла, что Другой – не мой режиссер. И у меня с ним
Я оказалась права. Фильм вышел, но я его не узнала. Оказалось, все не то и не так. И героиня не та. И слова не те, хотя это я их писала.
Посмотрев фильм, я начала плеваться и ругаться во все стороны.
Другой позвонил мне по телефону и возмущенно спросил:
– Что я слышу?!
– Да! – бесстрашно подтвердила я. – Ты убил мой сценарий.
– Ну и что? – удивился Другой. – Разве это повод портить дружбу?
Справедливости ради надо заметить, что во время работы мы подружились. Другой оказался очаровательной личностью, если это слово подходит для мужчины. Он был легкий, добрый, смешной, прыгучий, щедрый, красиво носил вещи… Все при нем, кроме… Кроме того, что он уронил мою честь. Но разве это повод портить дружбу?
Я тогда обомлела от его формулировки. И до сих пор не могу ответить себе на этот вопрос. Я до сих пор не знаю: что важнее?.. Иногда мне кажется, что дружба – это самое главное. Она не дает человеку уйти на дно. Держит. Но профессия… Это и есть место под солнцем. Профи – вот что определяет личность. А быть просто хорошим человеком – другом, братом, сватом… Наверняка тот писатель под комаром – вполне хороший человек.
Тем не менее наш фильм демонстрировался на XI Московском международном кинофестивале по номинации: детское кино. И даже получил главный приз. Как я догадываюсь, не потому, что наш фильм был хорош, а потому, что остальные еще хуже.
Победителей фестиваля пригласили на прием в Кремль.
Страной тогда правил Брежнев, а он любил приемы.
В штаб фестиваля были отправлены билеты. Каждый – на одно лицо. В Кремле кормили и поэтому лишних не пускали.
Нашему фильму полагалось четыре билета: сценаристу, режиссеру, оператору и композитору. Творческой группе.
Когда я пришла за билетом, выяснилось, что его нет. Другой взял два билета: себе и своей жене.
Я позвонила ему и спросила:
– Разве я не сценарист?
– Сценарист, – согласился Другой. – Но я не могу пойти без жены.
– Ермаш идет один, – сообщила я.
– Я не знаю, какие отношения у Ермаша со своей женой, а я не могу пойти без жены.
– А вот я скажу Данелии, он тебя за яйца повесит, – пообещала я.
Другой задумался. Не взять жену он не мог, но и связываться с Данелией ему тоже не хотелось.
Я бросила трубку. Я была оскорблена вопиющей несправедливостью.
Как писать сценарий – так мне. А как веселиться в Кремле – так другим. Я имею полное право участвовать в результате труда. Хотя, честно сказать, этот результат мне совершенно не нравился.