Так умирают короли
Шрифт:
— Какой чудесный вечер! — сказал он довольно фальшиво.
Но Светлане было не до шуток. Она отвела Самсонова в сторону и принялась что-то с жаром ему втолковывать, подкрепляя слова энергичными жестами, показывая куда-то за стену, в сторону пустынной улицы, где притаились странные «жигули». Самсонов слушал внимательно, но на его лице я не видел испуга. В конце концов он кивнул и ушел к себе наверх. Светлана вернулась ко мне. Она была возбуждена.
— Что он сказал?
— Что все мы должны уехать.
—
— Останется здесь.
Она считала это опасным.
— Причин для беспокойства нет, — на всякий случай сказал я. — Это не дом, а настоящая крепость.
Спустился Самсонов. Он был в легкой куртке.
— Грузитесь, — приказал он. — Дотемна до Москвы не доберетесь.
Бесчувственного Кожемякина перенесли в фургон. Демин, несмотря на то, что был совершенно пьян, дошел сам. Самсонов проводил нас до фургона. Я увидел, как он бросил быстрый и осторожный взгляд в сторону подозрительных «жигулей». Сумерки сгустились, и теперь уже даже с близкого расстояния невозможно было определить, есть ли кто-то в машине.
— Если хотите, я могу остаться с вами, — предложил я.
Самсонов засмеялся и покачал головой. У него сейчас был особенный смех — злой и решительный. Подошел Загорский:
— Я хотел бы отпроситься у вас на несколько дней, Сергей Николаевич.
— Не сейчас, Альфред. Ты же знаешь — съемки.
— Возьмите оператора из резерва, — проявил упрямство Загорский.
— А что случилось-то?
— Я лечу в Германию. Уже и виза открыта, и билет на руках.
— Что же ты визу открывал, не поговорив предварительно со мной? — удивился такому недоразумению Самсонов.
Загорский молчал. Обиделся. Так благородно обижаться умел только он. Ничего не скажешь — порода.
— В общем, я тебя не отпускаю, — объявил Самсонов.
Загорский хотел что-то сказать, но Самсонов его перебил:
— Что за черт? Где Светлана?
Ее нигде не было. Самсонов ушел в дом и через пять минут вернулся, ведя Светлану за руку. У нее было злое и расстроенное лицо.
— Марш! — сердито приказал Самсонов. — Чтоб я вас через минуту уже здесь не видел!
И снова бросил взгляд на притаившиеся неподалеку «жигули».
Мы сели в фургон. Самсонов на прощание помахал нам. Куртка у него распахнулась, и я увидел засунутый за пояс пистолет.
— Надеюсь, вы не будете стрелять без предупреждения? — то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался я.
Самсонов только улыбнулся. Улыбка у него была нехорошая. Злая какая-то.
Глава 19
На дорогу уже выползла разбойница-ночь. От подступающей вплотную к машине темноты было неуютно и тревожно.
— Он наорал на меня, — неожиданно то ли пожаловалась мне, то ли объяснила Светлана,
—
— Наорал, — повторила она. — Думала, по щекам меня отхлещет.
Светлана вела наш фургон, вцепившись в руль с обреченной решимостью. Огоньки приборной доски бросали в ее лицо неживые зеленоватые отблески.
— Он имеет право выбора поступков, — примирительно сказал я.
— Послушай, почему ты его защищаешь? — сердито спросила Светлана. — У тебя с ним какие-то особенные отношения?
— Я его уважаю.
Светлана отвлеклась от дороги и посмотрела на меня.
— Уважаю, — упрямо повторил я. — Я впервые в своей жизни встретил столь талантливого человека. Раньше только о таких слышал — встречать не доводилось.
Некоторое время мы ехали в полной тишине, только за нашими спинами, за перегородкой, было слышно, как всхрапывает Кожемякин.
— Он талантливый, — констатировала Светлана. — Но очень недобрый.
— Но почему же? — попытался протестовать я.
Теперь уже Светлана проявила упрямство.
— Недобрый, — повторила и вздохнула. — Алекперов по-своему прав. У Сергея получаются очень злые передачи. Скоро мы подрастеряем зрителей. Не всех, конечно, такого никогда не случится, останется какое-то количество фанатов. Но из рейтинговых передач мы выпадем.
— А если Самсонов будет снимать что-нибудь более веселое? Ну хотя бы как этот сюжет с «роллс-ройсом» в конце?
Светлана покачала головой:
— Этого не будет. Я вообще не знаю, почему он на концовку с «рейсом» согласился. Это на него совсем не похоже. — Она невесело улыбнулась. — Под твое влияние, наверное, попал. — И снова ее улыбка погасла. — Он не будет показывать людей лучше, чем они есть на самом деле. Он наблюдатель. С ясным умом и холодным сердцем. Ему интересны люди, но только как объект исследования. Подстроит ситуацию и наблюдает, что из этого выйдет. Наверное, биолог так рассматривает червя. Ткнет его иглой, червь начинает извиваться, а биолог наблюдает. Ему интересно.
— Но ведь всем интересно, — осторожно подсказал я. — Передачу-то смотрят.
— Смотрят потому, что показывают нечто не совсем пристойное, то, что никто не осмеливается, а Самсонов показывает. Это как демонстрация полового акта. Все знают, что это существует, и знают, как это происходит, но тем не менее старательно избегают публичности. Потому что это нравственный аспект, ты меня понимаешь?
— Это разные вещи.
— В каком-то смысле — да. Но их роднит то, что и в первом, и во втором случае люди предпочитают избегать огласки. Ведь нелепые ситуации, в которые попадают наши герои, очень неприятны. И неудивительно, что люди хотят, чтобы их неприятности были известны как можно меньшему числу окружающих. А Самсонов выставляет их на всеобщее обозрение. Точнее, на осмеяние.