Такая короткая жизнь
Шрифт:
Поколебавшись, Игнат вытащил из-за сундука графин вишнёвой наливки, наполнил кружку и стал с наслаждением пить.
– Шо це?- спросил Володя.
– Так, сладенький компотик… – усмехнулся отец..
– Ну, дай мени, – протянул ручонку мальчик.
Игнат дал сыну кружку и одобрительно улыбнулся: вырос Володька!
Несмотря ни на что вырос!
– А скоро ты женишься?- с любовью глядя на сына, шутливо спросил он.
– Ни, – задумчиво ответил мальчик,- ни, папка,- вновь повторил он, медленно подбирая слова. – Я так решив: понравится девочка, поживу
– Правильно, сынок, решив,- поддержал Володю Игнат. – Разберись хорошенько, прежде чем хомут на шею надеть.
Малыш вновь потянулся к кружке: вино и впрямь напоминало сладкий компотик. Вскоре глаза у него пьяно заблестели, язычок стал заплетаться, и ребёнок смог произносить только одну фразу, которая для Игната была самой сладкой и приятной:
– Папка, я так тебе люблю!
Неожиданно Володя замолчал, его голова бессильно свалилась на стол, лицо, и так бледное и худое, покрылось желтизной.
– Ах, ты мой бедный слабый птенчик! – шептал Игнат, укладывая сына на кровать и заботливо укрывая одеялом. Он поцеловал Володю и уехал на работу.
Люба с порога окликнула сынишку, но её встретила мёртвая тишина.
– Не заболел ли? – подумала она, бросаясь к кровати.
Ещё не глядя на сына, приложила ладонь ко лбу мальчика, и руку обожгло холодом. Этот холод сковал движения женщины, заставил её содрогнуться, затем бросил в дрожь, и Люба, уже предчувствуя что-то страшное, сбросила с сына одеяло: на постели судорожно вытянулся
Володя, его большие глаза были широко открыты и смотрели в потолок.
На посиневших губах застыла кровянистая пена. Два тёмно-красных пятна алели на белоснежной наволочке.
– Володя! Шо с тобою?- сдавленно крикнула мать, схватив одеревеневшее тело и прижав его к себе. – Сыночек, кровинушка ты моя…
Не помня себя, прибежала с сыном в больницу, вломилась в кабинет хирурга и закричала:
– Спасите, Игорь Васильевич, моего мальчика, спасите, умоляю, спасите…
Хирург взял безжизненное тело, положил его на кушетку и грустно вздохнул: было уже поздно, и он ничем не мог помочь этой обезумевшей от горя матери.
– Посидите, пожалуйста, в коридоре, – стараясь не глядеть на плачущую женщину, тихо произнёс Игорь Васильевич. – Вас проводит медсестра, а я сообщу куда следует, вызову Вашего мужа, посмотрю
Вашего сына…
Володина смерть подрубила всех под корень. Люба как-то сразу постарела и опустилась. Улыбка сошла с её милого лица. Тёмные волосы побелели. Карие очи потускнели от слёз. Лицо приняло такое озабоченное выражение, словно ей надо было сделать что-то важное, а что – она забыла…
Ничто её не интересовало, она только тщетно пыталась понять, как это Володя сам нашёл за сундуком вино, напился и погиб.
После похорон Люба возненавидела спиртное, пьяного мужа тоже ненавидела и боялась, что когда-нибудь не выдержит и убьёт его.
Каждую ночь к Надежде стал приходить Андрей. Сначала он становился в углу, у двери, и стоял там невидимый глазу,
– Ходим, Надюша, со мной…
Всякий раз, когда муж появлялся в комнате, она просыпалась от бешеного сердечного клёкота и так в испарине, боясь пошевелиться и открыть глаза, встречала рассвет. Ей бы поговорить с ним, сказать:
"Не мучай, мол, Андрюша, ни в чём не виновата я перед тобою, мне, мол, рано ещё туда: и детям нужна, и молодая"…
Но ни говорить, ни двигаться она не могла. И только мысли одна страшнее другой проносились в голове. Женщина вспоминала год за годом, час за часом, стараясь понять, за что же ей такое наказание.
– Господи,- думала Надежда,- где же я так согрешила? Вроде не убивала, не воровала, детей и мужа любила… За что же мне такая кара? Почему так несчастны мои дети? Зачем ты взял моего внука Володю?
Она обращала к Богу тысячи вопросов, молилась, просила, оправдывалась… А перед глазами стоял тот проклятый голодный год, тот вечер, когда прибежал на себя не похожий Андрей, вытащил её из хаты в сарай, чтоб, не дай Бог, не услышали дети, и, дрожа и оглядываясь, шепнул:
– Заскочил на минутку и опять в правление! Продотряд в станице!
На заре заберут все… Припрячь трошке продуктов, шоб не сдохнуть, но никому ни слова: узнают – расстрел…
Надежда вспомнила, как сердце затрепетало от желания побежать к отцу, матери, сёстрам, чтобы сообщить эту страшную новость, чтобы спасти их, но потом её сковал страх и за себя, и за мужа, и за детей, и она долго ещё стояла, не двигаясь, словно пригвождённая к стене этим же страхом, понимая, что, смолчав, отречется от всех родных, обречет их на голодную смерть.
– Себя и детей я спасла, а душу… Это умершие в тридцать третьем не дают мне покоя… Вот за что расплачиваюсь… – думала Надежда долгими бессонными ночами.
Она стала бояться темноты и частенько до утра не гасила лампу.
Бессонница и суеверный страх иссушили её, и только глаза, обведённые синью, стали ярче и поражали окружающих затаённой в них болью и обреченностью.
По вечерам к Надежде приходили подруги, игрой в лото и карты коротали время.
– Барабанные палочки! – весело выкрикивала Наталья, стараясь развеселить женщин. Её маленькое личико было по-прежнему миловидно, а выбившиеся из-под батистовой косынки чёрные кудряшки кольцами падали на чистый лоб, укрывали серёжками лицо и шею.
– Кончила, проверяйте, – сухо буркнула Елена и, обращаясь к куме, уже по-другому, участливо, спросила:
– Ну, шо опять Андрюша був?
Надежда грустно кивнула головой и пожаловалась:
– Не знаю, подруги, шо робыть? И поминала, и в церкви була – приходе… Не хочу Любу тревожить: у ней и своего горя хватае, но чую: смерть рядом…
– Не обижайся, Надя,- грустно заметила Полина. – Соскучилась ты, видно, за мужиком. Вот и мерещится по ночам тоби Андрюша.
– Ну, бабоньки, если до мене мужики завалють,- вдруг хихикнула