Таких не берут в космонавты. Часть 1
Шрифт:
«Стоп, Эмма. Я понял тебя. Но ничего не понял».
Черепанов вернул мне грамоту.
— Наверное, и от школьного комсомола тебя чем-нибудь наградят, — сказал он. — Может, тоже грамоту дадут. Не зря же Ленка Зосимова позвала тебя на пятничное собрание.
До начала урока литературы я всё же узнал имя старосты нашего класса. Познакомился я и с комсоргом десятого «Б» класса. Обе эти девицы встретили нас около кабинета литературы и продублировали приглашение комсорга школы на пятничное
Староста класса и комсорг были неразлучными подругами — со слов Лёши Черепанова (именно у него я выяснил имена этих девиц). Обе откликались на имя Надежда. Надежду Степанову (старосту) одноклассники за глаза называли Надя-маленькая — за невысокой рост. Её подругу комсорга (Надежду Веретенникову) — Надя-большая: она возвышалась над старостой почти на полголовы.
Едва мы с Черепановым уселись за парту, как прозвенел звонок.
Мы с Лёшей снова поднялись на ноги, замерли по разные стороны парты.
Сидевший за учительским столом похожий на студента старших курсов мужчина резво вскочил на ноги, пересёк класс и плотно прикрыл входную дверь. Он отряхнул с рукавов пиджака крошки мела, поправил на лице очки, продемонстрировал десятиклассникам свои крупные передние зубы. Мне он показался похожим на кролика из советского мультфильма о приключениях Винни-Пуха.
— Здравствуйте, товарищи будущие выпускники! — звонким мальчишеским голосом произнёс он.
— Здравствуйте, Максим Григорьевич, — неактивно и вразнобой ответили школьники.
— Присаживайтесь, — разрешил учитель литературы.
Он подошёл к доске, повернулся к ней спиной — перекатился с пяток на носки (будто о чём-то задумался).
Снова взглянул через толстые линзы очков на класс и поинтересовался:
— Кто сегодня прогуливает урок?
— Все на местах, — ответила ему Надя-маленькая.
— Превосходно, — сказал Максим Григорьевич.
Он бросил задумчивый взгляд за окно (словно полюбовался на пролетавшие там пушистые снежинки) и улыбнулся.
— Сегодня прекрасный день, — заявил Максим Григорьевич, — для того, что бы поговорить о поэзии Владимира Владимировича Маяковского. Зима, снег, Маяковский — звучит, почти как стихи. Вот только я уже говорил о поэзии Владимира Маяковского на протяжении двух прошедших уроков. Поэтому сегодня я с удовольствием послушаю вас, товарищи будущие выпускники школы.
Он улыбнулся — его крупные белые зубы влажно блеснули. Максим Григорьевич снова перекатился с пяток на носки, подошёл к столу и плюхнулся на стул. Придвинул к себе классный журнал, поправил за ушами дужки очков.
Ко мне наклонился Черепанов и спросил:
— Вася, ты какое стихотворение выучил?
Я заметил, как сидевший около окна учитель литературы резко вскинул голову и взглянул в сторону моей парты.
Максим Григорьевич снова блеснул зубами.
— Вот и мне интересно, Вася, — сказал он. — Какое стихотворение Владимира Владимировича Маяковского ты для нас подготовил? В прошлый раз ты нас не поразил знанием поэзии Владимира Владимировича. Быть может, удивишь нас сейчас?
Он откинулся на спинку стула, расправил плечи. Посмотрел на меня — улыбнулся.
Я снова мысленно обозвал его «Кроликом».
Сидевшие за партой слева от меня парни шумно выдохнули и будто бы повеселели. Они поёрзали на лавке и тоже посмотрели на меня выжидающе — как и прочие мои одноклассники.
— Вставай, Василий, — сказал Кролик. — Смелее. Проходи к доске, чтобы товарищи тебя хорошо рассмотрели. Очень надеюсь, что ты порадуешь нас хотя бы сегодня. Признаться, я не помню, какие оценки за знания русской и советской литературы были у тебя в московской школе. Поэтому мы оценим твой талант рассказчика и критика непредвзято.
Я неохотно встал с лавки и на ходу скомандовал:
«Эмма, найди мне стих Маяковского, который подошёл бы для чтения в десятом классе средней общеобразовательной школы».
«Господин Шульц, я предложу вам: „Гимн обеду“, „А вы могли бы?“, „Подлиза“, „Послушайте“, „Стихи о разнице вкусов“, „Прощанье“, „Прозаседавшиеся“…»
— Какое произведение вы нам прочтёте, Василий? — спросил Кролик.
— «Прозаседавшиеся», — ответил я.
— Интересный выбор. Неожиданный.
Я остановился около школьной доски, где красовалась выведенная каллиграфическим почерком сегодняшняя дата. Повернулся лицом к классу — заметил тревогу во взгляде своей двоюродной сестры. Откашлялся.
— Мы ждём, Василий, — сказал Кролик.
Он повернулся ко мне в пол оборота, закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки. Смотрел на меня, чуть запрокинув голову, иронично усмехался. В стёклах его очков отражались горевшие под потолком лампы.
— «Прозаседавшиеся», — повторил я. — Владимир Маяковский.
«Эмма, диктуй».
«Чуть ночь…»
— Чуть ночь превратится в рассвет, — повторил я вслед за виртуальной помощницей, — вижу каждый день я…
Глава 10
— … О, хотя бы ещё одно заседание, — провозгласил я, — относительно искоренения всех заседаний!
Эмма у меня в голове замолчала. Я тоже умолк. Отвёл взгляд от припорошенных снегом ветвей берёзы, что росла на улице неподалёку от окон кабинета литературы. Пробежался глазами по классу — увидел, как позёвывал Черепанов, как подпирала кулаком щёку Иришка Лукина, как с прилежно сложенными на столешнице руками сидела за партой Надя-маленькая. Посмотрел на Максима Григорьевича, замершего за столом с чуть прикрытыми веками.