Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
«Эмма, а ведь если бы Попова задержали, то он вряд ли утаил бы своё прошлое. Всплыли бы его военные грешки. А от них бы потянулась ниточка к его бывшим подельникам. Фомич решил: ему уже всё равно от чего прятаться? А вот его дружков Серафима Николаевна в своих рассказах могла и засветить. Ведь они живут в Кировозаводске под собственными именами, но с липовыми биографиями. Не поэтому ли он заткнул рот Маркеловой? Не потому ли убили и его: чтобы он не рассказал о других полицаях, если вдруг окажется в руках советской милиции? Этот пазл уже похож на правду. Тебе так не кажется?»
«Господин Шульц…»
«Стоп,
«Конечно, господин Шульц. Кирилл Сергеевич Белов».
В четверг перед первым уроком я поинтересовался у Лёши Черепанова, нарисует ли он портрет того мужика в майке, который портил своими пьяными выходками жизнь нашей классной руководительнице.
Алексей загадочно улыбнулся, вынул из портфеля тетрадь.
— Этого, что ли? — спросил он.
Черепанов показал мне выполненный на разлинованной странице карандашный рисунок.
Я взглянул на страницу — сразу узнал смотревшего на меня с портрета мужчину. В том числе и потому, что глядел на меня мужчина лишь левым глазом. Его правый глаз смотрел в сторону.
— Когда ты успел? — спросил я.
Лёша пожал плечами.
— Мы собирались в милицию идти, — сказал он. — Помнишь? Вот я его и нарисовал. Чтобы быстрее нашли преступника. Я его прекрасно рассмотрел. Мне его лицо даже ночью приснилось. Хорошо, что я тогда к Лидии Николаевне не один пошёл.
Я указал на рисунок пальцем (как вчера Маркелова указывала на портрет Фомича).
Спросил:
— Лёша, ты не запомнил имя этого товарища? Лидия Николаевна нам его говорила.
— Кирилл Сергеевич… кажется.
— А его фамилию?
Черепанов покачал головой.
— Фамилию не знаю, — сказал он. — Класуха нам её не назвала.
На перемене я шагал в компании Черепанова к кабинету истории. Увидел в школьном коридоре Фомича. Дмитрий Фомич провожал до учительской Веронику Сергеевну, нашу учительницу математики. Попов выглядел уверенным в себе, улыбался. Я вспомнил слова Маркеловой о том, что во время учёбы в школе Дима Попов был весёлым парнем. Невольно удивился тому, что ни одна из опрошенных мною женщин не наградила его «плюсом». Словно женщины, в отличие от меня, замечали не только крохотные шрамы от оспин на лице физрука, но и видели при помощи своей интуиции червоточины в его душе.
«Вот только Вероника Сергеевна сейчас никаких червоточин не замечает, — подумал я, взглянув на симпатичное лицо математички. — Вон, как улыбается. Или ей… нравятся такие мужчины: с червоточинами?»
После уроков я снова заглянул в кабинет директрисы. Получил очередные три письма. Порадовался (и Клавдия Ивановна вместе со мной), что количество писем пошло на убыль.
Чтение этих писем мы отложили на завтра (интерес к письмам угас даже у Иришки). До возвращения с работы Иришкиных родителей мы с Черепановым устроили в квартире Лукиных очередной концерт-репетицию.
Черепанов и Степанова ушли. Мы с Иришкой подглядывали за ними в окно: смотрели, как Лёша и Надя под руку прошли по двору. Черепанов помахивал портфелем, о чем-то рассказывал своей спутнице — Надя улыбалась.
Вечером я задержался для традиционного чаепития в компании Виктора Семёновича (сегодня мы с ним обсудили перспективы советского
В четверг улица Светлая уже не показалась мне столь же мрачной, как в среду. Словно я на ней уже освоился. Я шёл к дому Серафимы Николаевны — не реагировал ни на собачий лай, ни на мрачные силуэты деревьев. Улица сегодня посветлела: небо за день очистилось от облаков, появилась Луна. Похолодало. Кончик моего носа, скулы и мочки ушей покалывал лёгкий мороз. Эмма подсказала, что сегодня ночью температура в Кировозаводске опустится до двенадцати градусов ниже нуля. Её слова подтвердили небольшие морозные узоры, которые я увидел на окнах трамвая, пока добирался до конечной остановки.
Маркелова будто бы ждала меня. Она выглянула из дома уже через десяток секунд после того, как её пёс подхватил эстафету собачьего лая, сопровождавшего меня по улице, пока я брёл вдоль заборов. Собака во дворе Маркеловой лишь несколько раз звонко тявкнула и однажды врезалась лапами в калитку, прежде чем Серафима Николаевна выглянула из дома. Женщина поправила на плечах тулуп, приставила к бровям ладонь и взглянула в мою сторону. Меня освещал только лунный свет. Но хозяйка дома меня узнала. Она крикнула, чтобы я подождал. Подозвала к себе пса и заперла его в вольере. Махнула мне рукой.
— Заходи, комсомолец, — сказала она. — Калитку за собой прикрой.
Аромат свежей выпечки я почувствовал ещё на веранде (он почти заглушил запашок лекарств и нафталина). Серафима Николаевна потребовала, чтобы я прошёл в дом. Заявила, что я пришёл вовремя: она только что допекла пышки. В доме около печи загромыхал чайник, пока я снимал пальто и ботинки. Я повесил на торчавший из стены гвоздь шапку, перешагнул порог комнаты. Увидел на столе деревянное блюдо, над которым пирамидой возвышались румяные булки. Мой живот поприветствовал этот натюрморт радостным урчанием, словно я не пил буквально час назад чай с печеньем на кухне у Лукиных.
— Садись, комсомолец, — сказала суетившаяся около печи хозяйка дома. — Почаёвничаем.
От приглашения я не отказался. Занял место за столом (уселся лицом к веранде, вполоборота к печи). Наблюдал за тем, как Серафима Николаевна заваривала чай в больших керамических кружках. К запаху выпечки в воздухе комнаты добавился аромат чая и малины. Хозяйка дома расставила чашки на столе, вытерла руки о расшитое узорами полотенце. Показала мне на булки, потребовала, чтобы я «угощался». Поинтересовалась, схватила ли милиция Димку Попова. Я заверил Маркелову, что бывший полицай со дня на день окажется «за решёткой». Признался, что в милиции пока не был. Потому что «открылись новые обстоятельства».
— Серафима Николаевна, — сказал я. — Мы предполагаем, что Попов — это не единственный оставшийся на свободе фашистский приспешник. Я сейчас говорю о тех предателях, которые терроризировали мирное население Константиновки во время Великой Отечественной войны. Поэтому мне нужна ваша помощь, как свидетеля тех событий. Ответьте, пожалуйста, на мои вопросы.
Я посмотрел женщине в глаза.
Маркелова тряхнула головой. Из-под её платка вывалилась прядь седых волос. Серафима Николаевна поспешно спрятала её обратно под ткань. Снова вытерла о полотенце руки. Будто внезапно занервничала.