Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
После уроков я всё же заглянул в кабинет Клавдии Ивановны. Директриса мне вручила два письма.
— Это вчерашние, — сказала она. — Сегодня ни одного не принесли.
— Похоже, всё закончилось, — сказал я.
Сунул письма в портфель.
— Не расстраивайся, Василий, — сказала Клавдия Ивановна. — Будут тебе письма от благодарных советских граждан. Чутьё мне подсказывает, что я ещё не раз увижу твою фотографию в газетах.
Она улыбнулась и пошутила:
— Выделю для тебя отдельный стенд в нашем школьном музее.
До
Я заметил, что Лёша нервничал. Напомнил ему слова Зосимовой о том, что первичная цель сегодняшней репетиции — тренировка выхода на сцену и подгонка времени выступлений под регламент.
— Песни для концерта мы с тобой уже достаточно обкатали, — сказал я. — Зря волнуешься. Все четыре композиции ты теперь отыграешь и с закрытыми глазами. Я в этом даже не сомневаюсь.
На репетицию мы пришли к семи часам. Меня и Черепанова сопровождали Иришка и Надя. В школьном вестибюле мы обнаружили настоящее столпотворение. Школьники разных возрастов (были тут и октябрята, и пионеры) собрались группами неподалёку от входа в актовый зал. Громко переговаривались, смеялись.
— Это что, — произнёс Черепанов, — они все выступать будут?
Он снял шапку и озадаченно почесал затылок.
Нас заметила Лена Зосимова. Она взмахнула уже знакомыми мне бумагами. Сказала, чтобы мы оставили верхнюю одежду в гардеробе и прошли в актовый зал.
— В спортзал нас не пустили, — сообщила она. — Сегодня будем заходить через главный вход.
Лёша, Надя и Иришка слегка растерялись от царившей в школе перед репетицией суеты. А вот я будто бы вернулся домой. Невольно даже взгрустнул от нахлынувших воспоминаний. Вспомнил, как будучи пионером вот так же отрабатывал выход на сцену и слушал наставления раскрасневшихся от усталости и духоты руководителей. Но волнения перед концертами и репетициями я не чувствовал ни в прошлом, ни сейчас. Было лишь радостное предвкушение того, как я ступлю на сцену и исполню ту или иную песню. Как голодный человек дожидался обеда или ужина, так и я всегда ожидал возможность спеть перед заполненным людьми залом.
Так было до мая шестьдесят первого года и до тех снов, в которых мне не повиновался голос.
Сейчас это ощущение вернулось.
Почти все места в зрительном зале актового зала были заняты. Здесь я увидел учителей (в том числе и Максима Григорьевича, замещавшего сейчас нашу классную руководительницу), директрису. Заметил потиравшего усы Илью Муромца. А вот щербатое лицо Фомича (Дмитрия Попова) я в зрительном зале не отыскал взглядом.
На последнем ряду увидел актёров школьного театра. В полном составе. Я отметил, что Клубничкина заняла место между братьями Ермолаевыми — Генка Тюляев сидел метрах в пяти от Светланы.
Мы прошли в середину зала, примостились рядом с учителем литературы.
На сцене уже выступали танцоры: выплясывали наряженные в русские народные костюмы семиклассники.
Лёша повернулся к Наде Степановой и напомнил:
—
Выступление школьного хора меня не впечатлило. Я слушал детские голоса — вспоминал, как та же песня звучала в исполнении хора «Пионер» (в моём исполнении). Смотрел на лица стоявших на сцене детей и не видел на них той радости, которую я испытывал в детстве, когда пел. Словно эти школьники пели, потому что «так надо», а не по собственному желанию.
А вот выступление балалаечников мне понравилось. Парни играли задорно, улыбались — на лицах слушателей в зале тоже засияли улыбки. Улыбнулась и сидевшая рядом со мной Иришка.
Она повернулась ко мне и шепнула:
— Здорово, да?
Я кивнул и ответил:
— Ребята молодцы.
Мы с Черепановым поднялись на сцену по сигналу Лены Зосимовой.
Сидевшие в зале школьники и учителя в это время провожали похвалами и шутливыми фразами «лихих» балалаечников.
Алексей занял место за пианино. Поднял клаб, установил перед собой ноты. Я похлопал его по плечу.
Заметил кивок Зосимовой — скомандовал:
— Лёша, поехали.
— … Ленин в твоей весне, — пропел я, — в каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне!
Я замолчал, посмотрел на лица людей в зрительном зале. Понял, что сегодня мы с Черепановым выступили превосходно. Мою догадку подтвердил шквал оваций. Он поднялся в зале уже через две секунды после того, как стихла музыка. Я пробежался взглядом по залу. Отметил, что аплодировали нам даже сидевшие в последнем ряду братья Ермолаевы. Лишь Света Клубничкина, примостившаяся в кресле между Ермолаевыми, выглядела едва ли не печальной. Она не аплодировала.
Черепанов опустил крышку на клавиши, подошёл ко мне. Я и Лёша поклонились залу (это движение мы тоже репетировали). Овации в зале усилились. «Браво!» — выкрикнул Максим Григорьевич, впервые присутствовавший на нашем выступлении. Иришка из зала показала нам поднятый вверх большой палец. Я взглянул на стоявшую у сцены комсорга школы. По печальному вздоху посмотревшей на часы Лены Зосимовой я понял, что на одну песню наше выступление всё же урежут.
Зосимова подтвердила мою догадку: сказала, что одну из «комсомольских» песен из программы концерта вычеркнет. Предоставила нам с Алексеем выбрать, какую именно.
Без долгих колебаний и споров мы с Черепановым «пожертвовали регламенту» «Комсомольскую походную» — по взгляду комсорга школы я понял, что Лена согласилась с нашим выбором.
На «прогон» спектакля мы не остались.
По дороге домой Иришка у меня спросила:
— Вася, ты видел, с какой кислой рожей эта дура Клубничкина слушала ваше выступление? Губы свои недовольно кривила. Словно вы у неё корову украли. Сразу видно, что она вам завидовала. Она у нас в школе теперь не самая талантливая артистка. Даже ей понятно, что с тобой она не сравнится. Ей до тебя, как пешком до Марса.