Там, где кончается река
Шрифт:
Глава 16
2 июня, полдень
К югу от нудистской колонии река делает крутой поворот на восток, а затем опять устремляется на юг — до шоссе Сент-Мэрис-Блаф. Глубина временами даже позволяет грести. Хотя порой по-прежнему приходилось вылезать и брести по берегу или по воде, перетаскивая лодку через мель.
После полудня я остановился, чтобы поправить постромки, посмотрел вниз и увидел в двух шагах от себя гоферовую змею. Длинную, около двух метров, змею светло-коричневого цвета. Обычно эти змеи оглушительно шипят, если их побеспокоить. Эта, например, зашипела, как паровоз.
Эбби спросила:
— В чем дело?
Я
Эбби тоже, недолюбливала змей. Но если собираешься путешествовать по реке, особенно в верховьях, лучше к этому приготовиться. В обычной, ситуации я застрелил бы гремучек, потому что предпочитаю мертвую змею — живой, но сейчас мне не хотелось шуметь. Я топнул ногой, подняв тучу брызг, и змеи устремились прочь. Потом я спугнул гофера, он резко развернулся, выбрался на берег и скрылся в листве. Какое приятное зрелище — удаляющаяся змея. У змей и болезней много общего — например, они подкрадываются, когда ты их не ждешь.
Шоссе Ривер-Блаф тянется вдоль реки на протяжении почти двух километров. Это была первая, дорога на нашем пути, и она проходила со стороны Джорджии, поскольку берег там значительно ниже. Большинство построек здесь — старые фермы с жестяными крышами и верандами вдоль всей стены. Почти возле каждого дома — огромный гараж и целый ряд собачьих конур. Мы миновали, украденный где-то рекламный плакат «Кубок Уинстона»; он висел над рекой рядом с домом, во дворе которого стояли десятка полтора ржавых облупленных автомобилей в разной степени разобранности и три небольших бассейна, наполненных до краев. На газоне валялись выгоревшие на солнце складные стулья. Над дверью висела табличка «Здесь правит "смит-вессон"».
Отличительная черта здешних мест — гигантские гаражи. Лохматые псы бегают на воле без ошейников. По большей части они спят прямо на дороге и пытаются ухватить за бампер машину почтальона, когда он проезжает мимо. Обычное украшение двора — розовый фламинго, а еще — старые шины, лодки, горящие мусорные кучи, почтовые ящики с надписью «Рок-Сити» и скворечники.
Все население здесь — истинно верующие. Мест для поклонения много, но религия одна. Она имеет больше всего приверженцев по всему миру и называется «Мы веруем в НАСКАР [2]». Обряды проводятся на свежем воздухе. Если идет дождь, прихожане надевают плащи или набрасывают на плечи кусок полиэтилена. Здесь тебя примут как есть и позволят плыть по течению. Двести пятьдесят тысяч твоих ближайших друзей будут размахивать руками, вопить и улюлюкать вместе с тобой. На их шляпах, футболках и куртках изображен символ веры. Флаги, развевающиеся над гаражами, сообщают, какую именно церковь посещает их владелец, а наклейка на бампере — имя любимого пастора. Служба может продолжаться несколько часов, поэтому прихожане берут с собой переносные холодильники с едой и напитками. Некоторые даже заранее разбивают лагерь на парковке в ожидании начала. Как правило, служба представляет собой сочетание причастия с крещением. Пастор, обычно завзятый щеголь, окруженный дьяконами и прочими священнослужителями, стоит на возвышении и заводит толпу, а потом буквально швыряет в нее святые дары. Те, кто стоит в первых рядах, могут пить или купаться — на свое усмотрение.
Мы проплыли под плакатом, когда на берегу показалась паршивая белая псина без ошейника, до колена ростом, и опустила морду в воду. Собака, видимо, недавно ощенилась, потому что соски у нее набухли и буквально волочились
Мы плыли сквозь дым и отвратительную вонь горящих мусорных куч, когда еще шесть питбулей пересекли двор, направляясь к нам. Они покрыли расстояние в сто метров быстрее, чем я успел нащупать револьвер. Подбежав к воде, они выстроились в ряд и оскалились. Они рычали и лаяли, из пасти у них летела пена, но ни один пес не смел переступить воображаемую черту. На ошейнике у каждого была маленькая черная коробочка с антенной. Электрический забор. Надеюсь, изобретатель этой штучки окончит свои дни на каком-нибудь благословенном пляже, попивая коктейли в окружении экзотических красавиц. Он это заслужил. Стараясь не делать резких движений, я медленно выгреб на глубину. Эбби приоткрыла один глаз и спросила:
— Сейчас нас сожрут?
Я покачал головой, не сводя глаз с берега.
— Пока ток включен — нет.
— А если его выключат?
— Хм… Я крупнее, поэтому они, возможно, сначала примутся за меня. Ты успеешь вскарабкаться на утес прежде, чем они обглодают мои косточки и задумаются о десерте.
— Это радует.
До заката мы проделали еще четыре мили. Река слегка расширилась, так что приходилось меньше тащить и больше грести. По обеим сторонам тянулись белые песчаные пляжи. Пальмы стремились в небо, кусты наклонялись над водой и окунали в реку длинные ветви, похожие на пальцы.
Сосны, вцепившиеся корнями в берег, походили на небоскребы, а между ними росли дубы.
Мама была права.
Солнце село, и я начал оглядываться. Не то чтобы я опасался влететь в объятия полиции. Думаю, мы сумели опередить преследователей, но у меня было ощущение, что реку они знают не хуже. Поднялся легкий ветерок, река круто свернула вправо, почти на сто восемьдесят градусов. Мы достигли Скиннерс-Бич. На берегу стояли маленькая кухонька и артезианский колодец, снабженный ржавым, старым, но еще вполне пригодным насосом. Здесь часто останавливаются молодежные туристические группы, бойскауты и просто любители отдыха на природе, поскольку тут много мест, где можно разбить лагерь, есть свежая вода, большой гриль, столы для пикника и навес на случай дождя.
Я причалил, загнал каноэ в тень и поднял Эбби на руки. Она не двигалась и не открывала глаза — значит, боль вернулась. Я вынес ее на берег, открыл дверь кухоньки и уложил на стол — достаточно длинный, чтобы за ним поместилось двадцать человек. Я приподнял ей голову и начал качать насос. Вода наконец пошла — ржавая и застоявшаяся, а еще через три минуты — чистая, холодная и свежая. Я сполоснул кружку и дал Эбби попить. Она села, глотнула и снова легла. Я принес из каноэ аптечку, открыл шприц с дексаметазоном, перевернул Эбби на бок, протер кожу спиртом и вонзил иглу в ягодицу.
Потом вернулся к насосу и подставил голову под струю. Вода была холодная и чистая, сон как рукой сняло.
Вокруг сгущался мрак. Я вернулся на кухню и сбил замки с деревянного шкафчика под столом. Скауты и туристы обычно складывали туда одноразовую посуду, чтобы сохранить ее сухой и сберечь от мышей, а иногда — консервы, которые им неохота было тащить с собой. В первом ящике не нашлось ничего, кроме бумажных тарелок, стаканчиков и трех рулонов туалетной бумаги. Во втором — брезент, коробка черствого печенья, две банки маринованных сардин в соусе по-луизиански, три швейцарских рулета и немного спичек. В третьем я обнаружил настоящий клад — печенье, суфле из алтея и несколько шоколадных батончиков.