Там, где кружат аспиды
Шрифт:
— А я и сам не хочу в хлеву смердящем задерживаться, — прокаркал грач. — Я не для того за вами летел как проклятый, чтобы лес свой родной на халупу эту трухлявую менять.
— Ой, ну как ты выражаешься, уши мои скоро кровоточить начнут. Кто же тебя воспитал так? — Ульянка повернулась набок, чтобы лучше видеть наглую птичку.
— Да уж всей деревней воспитывали. Кто розгой, кто и просто пинком. Мамка моя померла рано, не помню я её. Когда маленьким был, помогал ещё кто подобрее, а потом гоняли просто. Лишние рты никому не нужны.
Грач
— Нам нужны, — проговорила она, поглаживая спинку птицы. — Ты же махонький, много не съешь. Мы всегда для тебя сыщем что-нибудь.
— Ты почему за нами увязался-то? — поинтересовался Похвист, укладываясь на сене рядом с Ульяной.
— Весёлые вы. Эвон как знатно потешились мы давеча.
— Это да. — Похвист закинул руки за голову и упёрся взглядом в потолок. — Вот Догода удивится, когда заявимся мы к нему в Навь компанией такой. Да только он хороший, не чета остальным братьям моим. Догода вас полюбит, как и я полюбить смог.
Никто ничего не ответил. Поздно было уже, со сном бороться сил ни у кого не осталось. Лёля закрыла глаза и прижала к груди тёплого Ауку.
«Быстрее бы встретить тебя, Догода. Ничего я о тебе не помню, да только с каждым днём будто бы лучше тебя узнаю. Страшно мне, вдруг я тебе такая не понравлюсь? Похвист сказал, что не признал бы меня в явьском обличии, вдруг и ты не признаешь? Не такой ты меня знал. Для тебя я дочь Сварожья младшая, вниманием родни и челяди избалованная. А сейчас, гляди — ноги в царапинах, руки изранены, платье из белого серым стало. И всё равно, как же увидеть я тебя хочу! Ты дождись нас, Догода. А мы-то уж путь к тебе отыщем».
***
Они ушли на рассвете. Никто из родни Похвиста проводить их не вышел, никто слова доброго на прощание не сказал. Лёля была уверена, что Моряна уж точно уход бы их не пропустил, но он, наверное, крепко спал, впечатлениями ночи утомлённый. Как славно, что хватило в его детском сердце сил следовать не чужим указам, а тому, во что сам он верит, тому, что правильным считает.
Лес встретил их радостным щебетанием и напевами звуков жизни. Рассветный воздух вливался в грудь, точно вода родниковая, мягкое солнце обволакивало верхушки деревьев, будто бы погружая их в зеленоватый туман. После ночи в конюшне Лёля чувствовала себя свежей и отдохнувшей. И это было хорошо, потому как предупредил Похвист, путь, что для чайкой парящего Моряны кратким казался, для них, пешком по ухабам лесным бредущим, не меньше трех седмиц составит.
По дороге они зашли в деревеньку, припасов прикупили, фляг берестяных в дорогу. С тех пор десять ночей минули. Не мёрзла Лёля, не голодала — а чего ей ещё желать было? Теперь частенько наедине с Аукой она оставалась, пока Похвист с Ульянкой по несколько раз на дню то за дровами бегали, то за ягодами, то воды к ручью набрать. Правда, возвращались они порой небыстро, с руками пустыми, но раскрасневшиеся и с видом таинственным. А Лёля зато всё о жизни Ауки в посёлке родном узнала да и пару словечек, не самых приятных, от птички переняла. Ох и ругался Похвист, когда услышал… Обещался Ауку камнем придавить и на съедение
Расцветай-ка, расцветай-ка,
В поле розовый цветок!
Побывай-ка, побывай-ка
Ко мне, миленький дружок!
Посидим-ка, посидим-ка
Мы последний с тобой вечерок,
Поговорим-ка, поговорим-ка
Мы про прежнюю с тобой любовь.
Что такая любовь злая —
Наглядеться с милым не дала,
Наглядеться, насмотреться
На его бело лицо…
Кабы знала, кабы знала,
Не зачинала бы любить!
И с того горя-кручины
Пойду в зелен сад гулять.
Я сорву ли, я сорву ли
В саду розовый цветок,
Я завью ли, я завью ли
На головушку венок.
Мелодичный голос Ульяны разносился далеко нам лесным озером. Русалка сидела на траве и перебирала ягоды земляники, отбрасывая в сторону те, что были попорчены гнилью или насекомыми. Радостно скачущий рядом грач и такими не брезговал, быстро склёвывая каждую отброшенную Ульяной ягодку. Лёля помогала подруге, отрывая от пахучей земляники зелёные листочки.
— Ульяна, а почему песня твоя про любовь, но грустная такая? — полюбопытствовала Лёля, когда русалка замолчала.
— А любовь, Лёлюшка, часто с болью рядышком ходит, — грустно ответила Ульяна. — Кто знает, что у Рода на уме, когда он сердца влюблённых сводит. Иной раз думаешь, что счастья большего, чем любовь, испытать нельзя, а затем вспоминаешь, как хрупко оно, это счастье, и так тоскливо становится…
— Думаешь, лучше бы вообще любви не было? — Лёлю заинтересовал ответ Ульяны. Она никогда не слышала о том, что в любви страдания есть. Пусть даже Плеяна, подруга её правьская, и умерла за любовь к жениху, да никогда она о поступке своём не жалела.
— Без любви жизнь пуста. Всем нам любить кого-то надобно. Только иногда людям любовь спокойная достаётся, а иногда такая, что кажется — не переживёшь её. Настолько та любовь сильная, что жжёт изнутри, и не ожидал ты, что любить так можешь. И жить страшно потому, что знаешь — закончится она. Пресытятся тобой и оставят. И даже винить того человека не за что, ведь не ровня ты ему, совсем не ровня…
Ульяна посмотрела на Похвиста, старательно вглядывающегося в поплавок. Сидел он на крутом берегу озера и рыбы пытался на ужин раздобыть. Лёля тоже на друга взглянула. Мирный Похвист был, спокойный. Орудовал удочкой, и не без успеха. Ждёт их сегодня знатная уха! И отчего Ульянка речи такие печальные завела?