Там, где кружат аспиды
Шрифт:
— Как он? — Лёля потянула дрожащие руки, безмолвно умоляя отдать грача ей.
Ульяна осторожно вложила в Лёлины ладони судорожно вдыхающую птицу. Блестящие глазки-бусинки закатились, грудь вздымалась с перебоями, крылья вывернулись неестественно, обнажая синие перья — отметины утопленника. Лёля склонилась над страдальцем, чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Снова слёзы. Опять её близкие страдают, пока сама она целёхонька, боли не знавшая.
— Что делать, Лёлюшка, что делать? — в голосе Ульяны, обычно спокойном и уверенном, царила паника. — Нечисть он, умереть
Ульяна ударилась в рыдания. Она рыдала, не таясь и не скрываясь. Своей слабости русалка стеснялась, а из-за Ауки рыдала так чистосердечно, будто у неё самой каждая хрупкая косточка сломана была.
— Как он? — на ходу спросил запыхавшийся Похвист, подбегая к ним уже в обличье человека. Он тоже упал на траву, исцарапанный, всклокоченный, уставший.
— Простите меня, — клёкот из горла Ауки напоминал бурление воды, кипящей в котелке. — Я видел её, видел Сирин. Но не долетел… Из-за меня несолоно хлебавши уйдёте…
— Глупенький! Какой же ты глупенький! — Лёля целовала бедную птицу, покрывая слезами. — Что нам какая-то Сирин? Ты нам дороже всех птиц волшебных, вместе взятых. Самый волшебный ты у нас.
— Самый-самый, — поддакнула Ульяна, шмыгая носом. — Грубиян ласковый, поедатель запасов наш главный. Нам бы тебя сначала исцелить. Мы придумаем что-нибудь, и без Сирин справимся.
— Правда? — Аука попытался приподнять голову, но бессильно опустил её вновь на Лёлину ладонь. — Не бросите меня, чужеяда? Какой вам от меня прок?
— Да разве должен быть прок от того, кого любишь? Есть ты на свете этом, нам и достаточно, — всхлипнула Лёля.
— Найдём мы способ на ноги тебя поставить. Если надо, я Явь облечу, везде вызнаю, а источник воды живой для тебя отыщу, — пообещал Похвист, сжимая потрёпанную рубаху на груди. — А потом мы снова поиски Велеса продолжим.
— Не врёте? — Аука прикрыл один чёрный глаз. Лёля и её друзья единогласно замотали головой. — Коли не врёте, коли и правда нужен я вам такой… Можно, я поплачу немного? Сил нет больше боль терпеть.
Не плакал тогда только Похвист. Он обнимал Лёлю и Ульяну за плечи и смотрел на Ауку сочувствующим взглядом. Лёля хотела обнять, прижать к себе, пожалеть самоотверженного грача, но боялась причинить ему ещё большие страдания. Она не знала, совершенно не знала, как им быть дальше. Что делать, когда тщательно продуманный план провалился? К кому идти, кого просить о помощи? Наверное, у всех в тот момент были такие же мысли. Иначе, чем объяснить, что ни Лёля, ни её скорбящие товарищи не расслышали лёгкий шелест крыльев?
— Отчего птичка эта плачет? — спросил глубокий женский голос.
***
— Что значит, не можете друга своего исцелить? — Сирин склонила голову набок. Юную девичью голову с мудрыми, внимательными глазами. Ниже, от шеи и до птичьих ног, покрывали тело Сирин голубые перья с редкими красными. — А Берегиня вам на что?
Лёля почувствовала, как на неё пристально смотрят три пары глаз. Смотрели бы и четыре, но Аука
— Так разве дар исцеления мне дарован был? — удивилась Лёля. — Я умею только у Царь-древа молитвы заученные читать, да и то… — она покраснела, — давно я Роду Великому не поклонялась. Забыла о нём, суетой жизни в Яви поглощённая.
— Не обидчив Род да и за детьми своими наблюдает. Коли веришь ты и не напрасно жизнь твою Сварог ему отдал, проси у Рода то, что на сердце лежит. Не нужно слов, что в разум твой родители вложили. Как чувствуешь, так и молись. А дружка своего при себе держи. Сможешь ли?
Сирин раскинула, а затем вновь сложила крылья, ожидая ответа. Лёля переглянулась с Похвистом и Ульяной.
— Может, и правда попробовать? — сказала она. — Я стараться буду. Не ради себя, ради него. — Лёля подняла выше руки с уснувшим там, как в колыбели, Аукой. — Вы от ястребов его отбили, а я хоть что-то сделать, но должна. Если не получится… Сама виновата буду. Запамятовала о долге своём.
— Я с тобой буду. Приду на выручку, если понадобится. — Похвист поднялся сам и помог подняться Лёле, придержав её за локоть. — К дереву же нам нужно, как в Прави? Под ним же ты молишься?
— А мне можно с вами? Пожалуйста, — жалостливо попросила Ульяна, глядя заплаканными глазами. — Я просто рядом постою. Род меня и не знает, русалку, обеты брачные нарушившую, но если мой голос хоть чуть-чуть, да донесётся до него… Дозволите?
Вопреки обещанию русалки не касаться, Похвист притянул её к себе и поцеловал в лоб, на линии роста волос, а затем так же поцеловал и Лёлю. И не было поцелуя более целомудренного. И более любовью и страданием общим наполненного.
Лёля с трепетом встала на колени у журчащего ручья. Она вспомнила такой же ручей в Прави, серебряную траву, листья Царь-Древа, звеневшие колокольчиками. Как счастлива она была там, дома. И за целую жизнь в Прави не пролила Лёля столько слёз, сколько за неполные два месяца в Яви. Но за время это изменилась она. Больше не было в пустой голове её мыслей об играх, шалостях и о том, как куколку новую обозвать. Сейчас к Роду она с желанием жгучим пришла — спасти того, кого сама она спасти не в силах.
Похвист и Ульяна преклонили колени там же, по обеим сторонам от неё. Лёля хотела бы взять их за руки, но ладони её истерзанным тельцем заняты были.
— Род Великий, Род Всемогущий, — привычно начала она, — храни души, взывающие к тебе. Храни отцов, храни матерей, храни детей малых, что под крыльями твоими покоятся…
«Были бы у меня мамка с папкой, я, может, и не утоп бы…» — вспомнилось ей. И такая любовь вдруг Лёлю наполнила, что слова сами рекой полноводной, сильной полились.