Там, где кружат аспиды
Шрифт:
— Боишься ведь? — тихо проговорила она, чтобы спутники их не услышали.
— Боюсь, конечно, — так же тихо ответил Похвист. — Про Сирин много говорят как хорошего, так и плохого. Говорят, справедливость у неё своя, сердца она читает, прошлое и будущее видит. А я наворотил всякого — брата бросил, деда разочаровал, Ульяну слабостью духа своего подвёл. Да на месте Сирин я и плевать в сторону такого никчёмного не стал бы.
— Ты не никчёмный. Ты храбрый. — Лёля опять посмотрела в вышину, но не увидела ничего нового. — Нянюшка сказывала, ты единственный,
— Правда? Не помню этого, совсем не помню, — удивлённо распахнулись серые глаза Похвиста.
— Нянюшка приукрашивать бы не стала. Это я трусиха бесполезная. Я в Яви одна не выжила бы. Мне до сих пор стыдно, когда подумаю, как сильно завишу от тебя и Ульяны. Я хожу за вами, как привязанная, да жизни здешней поражаюсь. Я даже себе на хлеб заработать не могу. Только благодаря вам я верю, что однажды Догоду повстречаю, но ничего для этого не делаю. Если Сирин только чистым сердцам внимает, то никого из нас с тобой слушать она не станет, Похвист. Так что же, и не пытаться теперь?
— Спасибо, сестрица. Коли в детстве я смелее был, чем сейчас, значит, отыщу в себе смелость былую. Не осрамлюсь перед Ульяной, пусть не таким меня запомнит. Эх, была не была!
Похвист шумно втянул воздух, разбежался, подпрыгнул легко и грациозно — и вот уже сокол холеный, красивый в небо взлетает. Всё время у Лёли душа замирала, когда видела она Похвиста обращение. Вот и сейчас парил он, набирал высоту, крылья мощные воздух рассекали. Летел он ввысь, туда, где крона заканчивается, где птица Сирин гнездо себе устроила. И ничего он не трус! Пред самой птицей Велеса предстать — это же какую храбрость иметь надобно!
Сокол не больше голубя стал, когда раздался крик птичий. Резкий, острый, точно когтем по стеклу провели. Из белоснежного облака цветов яблоневых одна за другой тени чёрные вылетали. Ястребы! Лёля прижала руки ко рту, сдерживая крик. До того чужими птицы дикие в саду этом мирном выглядели. И в этот момент на Похвиста напали.
Самый крупный ястреб когтями вцепился в спину сокола. Полетели перья. Второй ястреб атаковал крыло Похвиста, яростно терзая его крючковатым клювом. Рядом с воплями носились ещё с десяток хищных птиц.
— Похвист!
Раздирающий сердце крик Ульяны звучал громче клича ястребов. Русалка бросилась к дереву. Она свела ладони, и из ручья появились два водных шара.
— Похвист! — снова выкрикнула она, как будто на тот момент для Ульяны не было слова важнее.
Оба шара взлетели на невиданную высоту со скоростью, не уступающей ястребиной. Один попал в самую гущу врагов и взорвался миллиардами капель, второй всей своей мощью обрушился на вожака стаи. Старший ястреб рухнул вниз, выпустив жертву.
Похвист взлетел выше и спикировал на ближайшего ястреба, целясь в шею. Ульянины шары один за другим пронзали небеса, распадались жалящими каплями, разили хищников наравне с острыми когтями и крепким клювом Похвиста. Да только всё больше и больше
Ульяна и Похвист действовали слаженно. Русалка разбивала водными шарами пытавшихся собраться в стаю для атаки ястребов, а Похвист после её удара нападал на самых пострадавших, вынуждая их покидать поле боя из-за полученных ран. И всё равно, силы были неравны. Похвист уставал, был ранен, его движения делались медленнее, скованнее. А Ульяна всё чаще промахивалась. Но не оттого, что сражение её вымотало. Взгляд её не на врагов был направлен, а на любимого, каждый взмах крыльев которого становился тяжелее.
— Теперь и мой черёд пришёл! — тонким голоском прокаркал Аука и стрелой сорвался с Лёлиного плеча.
— Постой, куда ты? — Лёля ринулась вслед за отважной пташкой, но, конечно же, не успела и пальцем её коснуться.
Аука летел вдоль ствола с обратной стороны, пользуясь тем, что Похвист и Ульяна отвлекают противника. Чёрной вертикальной линией он взмывал вверх, пока не исчез в коварных белых цветах, прячущих в себе ястребиные гнёзда. Лёля затаила дыхание. По левую руку от неё яростно боролись в общем бою бог и нечисть, а по правую — другой друг исчезал в неизвестности над её головой.
Лёля хотела верить, что Аука прорвётся, долетит до Сирин, но боялась худшего. И худшее случилось.
Лёля упала на колени. Она не смотрела на сокола и прикрывающую его русалку. Она не шевелилась. Два ястреба вылетели из облака белых цветов. На фоне чистого голубого неба неба они рвали, дробили клювами кости почти невидимого в их лапах грача. Лёля не слышала, но представляла, как в крике открывается крошечный клювик того, кто по доброте своей помочь им решился. И она ненавидела себя как никогда раньше. За бессилие, за беспомощность. Что ей сделать, как помочь? Сейчас Лёля всё отдать была готова, лишь бы силой Ульяны или Похвиста обладать. Если бы она могла, она вырвала с корнем эту яблоню, разорила каждое ястребиное гнездо. Да только не оставалось ей ничего, кроме как в небо смотреть, в очередной раз бесполезность свою проклиная.
— Ульяна… — простонала Лёля, не веря, что русалка услышит. Ком в горле громче позвать не давал. Но услышала её подруга верная.
Следующий шар из воды попал в двух беснующихся ястребов и снёс одного из них. А после прозвучал соколиный возглас. Похвист промчался среди противников, мимо ствола, что и тридцать человек обхватить не сумели бы, и вцепился клювом в шею последнего удерживающего Ауку ястреба. Ястреб заклекотал, его когти раскрылись. Чёрный комочек полетел вниз. Аука даже не пытался распахнуть крылья. Лёля успела лишь подумать, что надо на ноги встать и поймать грача израненного, а к нему уже Ульянка бежала. Она изловчилась и подхватила Ауку почти у самой земли.