Там, где престол сатаны. Том 1
Шрифт:
В продолжение речи Сергея Павловича, во время которой он иногда отвлекался на коньяк, кофе и папиросу, Аня невесело улыбалась.
– Вы вдруг и слишком близко оказались к свету, – заметила наконец она, выводя черенком вилки на скатерти какую-то букву. Ему показалось – прописное а. Алексей, Александр, Антон – как его звали, ушедшего в небытие и забравшего с собой ее любовь? Артур? Что за гадкое имя. – В этом ваше счастье, но и ваше… – она помедлила, подыскивая нужное слово, – искушение. Видевший свет отвергает тьму. Отсюда ваша горечь. Но ведь и в нашей жизни есть свет! Я бы умерла, если бы не видела… если бы не верила… в это. И вам, Сережа, –
«Верить?! Во что?!» – чуть было не вскричал он в ответ, но замер, потрясенный. Не о том ли же самом он уже вопрошал ее при встрече, которой не было и быть не могло? Он схватился за голову.
– Нет, нет, – поспешил Сергей Павлович успокоить Аню, поймав на себе ее встревоженный взгляд, – я в порядке. Не пьян, не болен, не потерял рассудок. Но я не могу вместить… Понимаете?
Она кивнула, не сводя с него глаз.
– Все это – где сон, где явь… Я не знаю, как мне вас благодарить, что вы пришли и слушаете… Правда! Погодите, Аня, я не совсем то хотел… Вот что. Тот старец, который со мной говорил, когда я из болота выполз, – я ведь его в квартире Антонина увидел, на иконе. Волосы, борода, усы, выражение лица совершенно особенное – чуть болезненное, может быть, мягкое и вместе с тем взыскующее… Это он был, я его на смертном моем одре узн'aю!
– И… кто? – отчего-то шепотом спросила она.
– Симеон Шатровский, – нахмурясь, сказал он.
– Преподобный Симеон?! – ахнув, она приложила руки к щекам и с каким-то новым, восторженным и робким выражением в темных, мягких глазах посмотрела на Сергея Павловича.
– У меня что – нимб появился?» – неловко пошутил он.
– Я что-то читала о нем в этом роде, – как бы совсем не слыша его, молвила Аня. – Одна женщина собралась было наложить на себя руки, а он ей явился и сказал: ты грех придумала, радость моя! Она ему – невмоготу более терпеть, батюшка! А он ей отвечает, совсем как Аввакум – Марковне… Помните?
Сергей Павлович пожал плечами. Откуда?
– Ну Аввакум, протопоп, его с женой за приверженность к старому обряду как только не мучили и власть, и церковь… Их зимой, в темень, гнали по льду Байкала в ссылку. И Марковна возопила: «Доколе терпеть будем, батька?!» – «До самыя до смерти, Марковна», – так, кажется, он ей отвечал. Вот и преподобный этой женщине несчастной почти теми же словами: «Терпи, радость, моя, терпи и веруй, а коли нужно – до самой до смерти!» Он замечательный, – с сильным чувством произнесла Аня. – У него жизнь и простая, и глубокая, и светлая… Вам редкая удача выпала, Сергей Павлович. И он, преподобный, и ваш дед – они на вас, по-моему, какие-то особенные надежды возлагают.
– Я это понял, – кивнул Сергей Павлович. – Я только не знаю, чего они от меня ждут. Правды о деде Петре Ивановиче? Правды о Завещании? Правды вообще?
6
Какое-то время они сидели молча, пока неслышно возникший у их столика профессор-пингвин не осведомился у дорогих гостей, не пожелают ли они что-нибудь еще, под самый, так сказать, занавес. При этом, склонив голову, он сквозь очки с толстыми стеклами преимущественно поглядывал на Аню.
– Могу предложить мороженое и еще кофе.
Аня засмеялась.
– Вы волшебник, Иннокентий Данилович. Откуда вам было знать, что именно мороженое я сейчас и хочу?
Он таинственно улыбнулся.
– А мне, – умоляюще простонал Сергей Павлович, – перепадет ли хоть что-нибудь
Как опытный карбонарий, Иннокентий Данилович подал ему едва заметный знак рукой, что на языке всех тайных обществ, масонских лож и подпольных кружков могло означать лишь одно: вас помнят, вас любят, о вас заботятся. И через несколько минут он лично явился с доказательствами своей проницательности: перед Аней оказалась чашечка кофе, вазочка с тремя разноцветными шариками мороженого и крошечная рюмка, наполненная словно бы только что выбитым из яйца желтком.
– Ликер, – пояснил Иннокентий Данилович. – Рекомендую.
Свою рюмку, но объемом поболее и наполненную влагой, само собой, не желтого, а густо-коричневого цвета, получил и Сергей Павлович – со словами, исполненными несомненно глубоким, хотя и несколько загадочным смыслом:
– Кто способен остановиться, тот непременно пойдет дальше.
– Пойдем дальше, – бездумно согласился Сергей Павлович, выпил, прихлебнул кофе и закурил.
Легкое настроение вдруг овладело им. Положим, Петр Иванович его спросит – где правда? А он ему ответит, шутя: «“Правду” продали». Петр Иванович на него уставится, негодуя, а он, смеясь, ему объяснит, что это всего-навсего расхожая советская шуточка, имеющая в виду «Правду» – газету и центральный орган, а вовсе не ту правду, которую ждут дед и преподобный Симеон. Некстати появившийся папа (и нетрезвый) кинется утверждать, что не так глупа шутка, как кажется.
Папа(воздев голову к Небу и потрясая худыми руками с пигментными пятнами старости на них): Я лично торговал и той, и другой. Одну «Правду» я продавал, дабы получить скромнейший, как ныне выражаются, профит – исключительно на табак и, быть может, на бутылку-другую сквернейшей водки. От нее всегда разило сивухой. Клянусь, я мог бы предъявить государству многомиллионный иск за испорченный желудок и подорванную печень. О, моя сожженная слизистая! Мои хрупкие сосуды! Моя протухшая цитоплазма! Моя погубленная жизнь!
Уполномоченный преподобным Симеоном и дедом Петром Ивановичем розовощекий и кудрявый а н г е л грозил папе пальчиком с золотым перстенечком, имеющим в центре крестик из бриллиантов чистейшей воды: Прогнившее яблоко, далеко укатившееся от породившего тебя благородного иерейского древа! Блудник, пьяница и бесстыдный журналюга! Кто понуждал тебя отрекаться от родного отца и вступать в орден христопродавцев, лгунов и карьеристов? Кто заставлял тебя выносить на панель собственную совесть и торговать ею оптом и в розницу?
Папа: Па-азвольте, товарищ! Вторая древнейшая профессия, коей я овладел во всех тонкостях… Подручным партии служил и ни минуты не тужил. Стишок. Могу не сходя с места изобразить лично вас лицом, злостно уклоняющимся от уплаты алиментов, и опубликовать. Отсутствие у вас пола лишь усугубляет вашу вину. Извращенец. С Господом Богом не имею чести. Не знаком-с. Торговля правдой, между тем, есть священная обязанность всякого, вступившего на сию стезю. Но скромно оплачивается. Квартирка из двух комнаток. Содержу сына сорока двух лет, неудачника и пьяницу. Мною в самом нежном возрасте пренебрегли ради христианского долга, а я, между тем, исходя из принципов морали и человеколюбия безропотно тащу на старческой спине…. Имею справку об искривлении позвоночника. Отчего же мне, так сказать, априори отказано в наслаждениях загробной жизни? Я в Бога не верю, но идея рая, особенно в ее мусульманском толковании, с полногрудыми, знаете ли, гуриями… Я тоже хочу.