Там, где всегда ветер
Шрифт:
Так что сетовать на свою невостребованность я никак не могла. Да я и не сетовала. А то, что Господь берёг меня от ранней славы, так Он правильно делал: Он не хотел, чтобы меня испортили, сломали, покорёжили медные трубы. Всё было правильно. Я это отчётливо вижу по прошествии многих лет. А тогда чувствовала это интуитивно: всё идёт так, как надо.
Что такое двадцать лет?
«Только, только двадцать лет…» – поёт Лидия Клемент.
Крутится чёрная пластинка, нежный голос уверяет меня, что двадцать лет – это только начало жизни.
А мне даже страшно себе
Разве я не пережила уже сейчас, в свои шестнадцать лет, всё, что может пережить человек?… Что ещё может быть в жизни – за этой страшной гранью, носящей название «двадцать лет»? Для меня это как жизнь после жизни, или жизнь после смерти…
Часть 7. Как найти золотую розу
10 класс, 1966-67 годы, 16 лет
Ну и пусть…
Начался новый учебный год. Последний школьный год.
Мы перешли в новую школу. Она огромная и светлая. И хотя расставаться со старой, где мы проучились шесть лет, было грустно, но к новой я привыкла неожиданно быстро. Заняла место у широкого окна – и тут же привыкла.
А в музыкальную школу я в этом году не пошла. Мама пробовала уговаривать меня: «Один год ведь остался! Получила бы свидетельство об окончании. Вдруг захочешь учиться дальше?» Но я ей твердила одно: «Нет».
Я чувствовала такую усталость… такое эмоциональное переполнение, (или истощение?), что было ясно: больше не могу. Не могу туда ходить. Не хочу больше дрожать на академконцертах. Не хочу слушать оперы. Не хочу сидеть на сольфеджио и списывать у Ани-большой диктанты, потому что у меня нет способности переводить то, что я слышу, – в нотные значки. Кто-то может – а я нет. Аня может, я – нет. Три года я у неё списывала, больше – не хочу.
Любить музыку от этого всего я больше не буду. Наоборот. Я устала от лишнего. И я не хочу больше огорчать собой моего учителя. Он три года мучился со мной. Краснел за меня. Стыдился мной. Хватит с него!
Мне грустно. Мне ещё нужно привыкнуть к тому, что я туда больше не пойду… Что не надо три раза в неделю тащить нахоженным маршрутом двенадцать килограмм молчаливой музыки – мерцающий перламутр, сахарные и антрацитовые клавиши… Можно вытащить аккордеон, когда хочется, из футляра, прижаться щекой и тихонько коснуться прохладных клавиш, с грустью и радостью вспоминая, как это было ещё недавно – в маленьком классе, в том закутке, где дверь три года была залеплена белыми бумажными заплатами…
Кто теперь процарапает окошко – маленький светлый глазок?… Никто. И мой учитель сразу догадается, чьих рук это было дело… Ну и пусть!
Про Серёжу
У нас с Серёжей завязалась переписка. Вот и появился у меня дружок, который пишет мне письма, такие коротенькие, трогательные, а я – ему подлиннее, и всегда в письмо вкладываю новые стихи.
Мой милый Серёжка, Мой милый братишка, Я очень скучаю, поверь… ИСерёжа пошёл в школу. Сразу повзрослел. Прислал мне фотографию, такой трогательный на ней… Милый, милый мальчик, мой дорогой дружок.
Качели за городом
Я не помню, когда точно появились качели за городом – там, где планировался городской парк. А может, парк уже и был – аллеи тонких прутиков, такой зародыш парка, но это неважно. Я помню качели! Обычные лодочки. Это было именно то, что мне нужно.
Наконец-то! Наконец-то я могу тренировать свой вестибулярный аппарат.
Летом я приезжала сюда на велосипеде по вечерам, когда спадёт зной. Первое время было очень трудно: сделаю пару качаний туда-сюда – и уже голова идёт кругом. Под ложечкой сосёт, перед глазами всё плывёт… Плохо дело, думаю я и… делаю ещё пару толчков ногами. И ещё пару. Качели скрипят, будто разговаривают со мной: скрип-скрип, держись, не сдавайся! Скрип-скрип…
С каждым днём увеличиваю амплитуду и количество качей. Дело идёт очень медленно, но всё же идёт. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Чтобы не сосредотачиваться на неприятных ощущениях, громко читаю стихи. Помогает. А ещё можно петь. Во всю глотку! Что-нибудь романтическое: «А я еду, а я еду за туманом… За ветрами и за запахом тайги…» Никто не слышит, только ветер… С песней ещё лучше, потому что дышишь глубоко, и не так мутит.
Через два месяца я удивлялась самой себе: уже почти совсем не мутило, и я постепенно набирала высоту. Вверх-вниз, вверх-вниз… Всё выше и выше взлетают мои качели… Всё выше и выше…
Настала осень. Я прихожу сюда каждый день после уроков, хотя бы на полчаса. Бросаю на пожухлую траву свою рыжую папку с учебниками и начинаю тренировку.
К октябрю я уже порхала на качелях, как птица! Четыре месяца тренировок не прошли даром. Я качаюсь так сильно, как только позволяют «лодочки». Голова совершенно не кружится! внутри ничего не сосёт и не мутит. Неужели это я когда-то теряла сознание на качелях? Неужели это про меня? Я чувствую себя переродившимся человеком, на сто процентов!
Мне уже мало моих «лодочек». Я мечтаю прыгнуть с парашюта. Парашютная вышка есть в Днепропетровске в парке Чкалова, неподалёку от Философской. Но, я узнавала, прыгать разрешают только с 18 лет! Ещё три года ждать…
Но очень хочется совершить нечто этакое.
Мёртвая петля
В одном дворе тоже установили качели. Типа лодочек, но не лодочки – а покруче. Эти качели могут делать мёртвую петлю! По вечерам в этом дворе собираются старшеклассники и парни из техникума, они устраивают соревнования: кто сможет перевернуться по полной программе – сделать «мёртвую петлю»? Такой придумали для себя экстремальный вид спорта. Удаётся не каждому. Качели высокие и тяжёлые (не для детей), их раскачать, чтобы они перевернулись, очень непросто…