Там, где всегда ветер
Шрифт:
…И вот я уже на твёрдом берегу.
Тут-то нас и застукал охранник и погнал восвояси.
– И где ж это ты так угваздалась?! – всплеснула бабушка руками, когда я вошла в дом в своих цементных «сапожках». – Где это тебя носило, горе моё луковое?
– Да так, гуляли с ребятами, попали в грязь, – уклончиво сказала я.
– Грязь-то какая-то странная, непонятного цвета, – подозрительно сказала бабушка. – Что-то ты тут скрываешь…
– Грязь как грязь, бабушка.
Вечером пришёл с работы
– Ну что, чуть в цементной яме не утонула?!
Как же быстро в этой жизни тайное становится явным, испуганно подумала я.
– Радуйся, что легко отделалась. И чтоб этой самодеятельности у меня больше не было!!! – грозно сказал Фёдор, и я вся съёжилась под его тяжёлым взглядом.
Я подумала, что если бы это был папа Серёжа, я бы обняла его за шею и сказала бы: «Ну, папочка, ну, не сердись, пожалуйста! Ты же понимаешь, так хотелось показать ребятам всю эту красоту!» И он бы засмеялся ласково, и инцидент был бы исчерпан.
Но Фёдору так сказать я почему-то не могла. Тем более, обнять его за шею. Это было выше моих сил. И то хорошее, тёплое, что промелькнуло между нами в воскресенье – там, на железной верхотуре – лопнуло, как мыльный пузырь…
Я опять боялась его, а он опять меня не любил.
И всё же я была благодарна Фёдору за удивительную экскурсию. Это ни с чем нельзя было сравнить – то, что я пережила там, где невидимо парит нацеленная в космос прекрасная РАКЕТА…
Я почувствовала свою причастность к ГЛАВНОМУ, что происходит в этой продутой ветрами степи… И чувство значительности происходящего долго не покидало меня.
Пожалуй, это чувство не покидало меня все годы, что мы прожили в Вольногорске.
Людочка
Людочка Савельева. Она живёт по соседству с Анями, а значит, и по соседству со мной. Людочка, как только пришла в наш класс, сразу влилась в нашу компанию. Маленькая девочка с золотыми косичками и карими, прямо шоколадными, глазами, такими тёплыми и ласковыми. А ресницы вокруг глаз густые-густые, чёрные и пушистые. Людочка похожа на золотистую бабочку-шоколадницу.
А ещё Людочка похожа на волшебную шкатулку, внутри которой живёт настоящее сокровище – чистый и звонкий родниковый голос. Вообще у нас очень певучий класс, девчонки просто обожают петь, стоит собраться всем вместе – тут же и запели… У многих хорошие голоса, но с Людочкиным не сравнить.
У Людочки голос не просто хороший – волшебный! Когда она поёт «Соловья» Алябьева – кажется, что это сам соловей и поёт! Просто мурашки по коже бегут, так здорово. Даже невероятным кажется, как в такой маленькой девочке помещается такой сильный голос. Все прочат Людочке большое певческое будущее. А пока у неё – большое певческое настоящее: она выступает на всех школьных концертах. А Аня-большая ей аккомпанирует.
Смешная
На хоре в музыкальной школе (его ведёт директор Любовь Григорьевна), произошла курьёзная история. Причём, на первом же занятии, на которое я пришла.
В хоре человек двадцать девочек. Большая половина поёт первым голосом. Человек семь – вторым. И только три человека поют третьим голосом: Аня-большая, ещё одна девочка и я. Поём на три голоса популярную в то время песню «Летите, голуби, летите».
Итак, поём!… Хорошо поём, душевно. Но Любовь Григорьевна прерывает наше пение резкими хлопками:
– Стоп, стоп, стоп! – Она внимательно и строго смотрит на нас: – Девочки! кто гудит?
Мы недоумённо переглядываемся – никто не гудит.
– Так, начнём сначала!
– «Летите, голуби, летите!… Для вас нигде преграды нет…»
Любовь Григорьевна вновь останавливает нас резкими хлопками:
– Девочки, кто всё-таки гудит? что за шутки? – Она уже начинает сердиться, а мы в полном недоумении. – Заново! но без этих шуток!
Поём… Любовь Григорьевна внимательно наблюдает за каждой из нас. Допели песню до конца. Тишина.
– Так, теперь поёт только первый голос, – говорит Любовь Григорьевна.
Спели.
– Теперь – поёт второй голос, – говорит Любовь Григорьевна.
Спели.
– А теперь – поёт третий! – говорит Любовь Григорьевна строгим голосом.
Поём… поём… Да так стараемся! Прямо из кожи лезем.
Любовь Григорьевна внимательно слушает и как-то странно смотрит на меня. «А я-то тут при чём?» – испуганно думаю я и пою с ещё большим старанием.
Спели. Тишина…
Любовь Григорьевна продолжает в грустной задумчивости разглядывать меня. Мне становится очень неуютно под её взглядом.
– Деточка, – говорит она каким-то жалостливым голосом, -. дело в том… – Она замялась, подыскивая слова. – Дело в том, деточка, что у тебя оказался очень низкий и очень сильный голос – ты всех заглушаешь. Поэтому мне и показалось вначале, что кто-то гудит. Что же мне с тобой делать?…
Я молчу. Что я могу сказать? Я не замечала раньше за собой таких свойств. И решительно не знаю, что с ними делать.
– Скажи, – говорит Любовь Григорьевна ласково-извиняющимся тоном, – тебя не очень огорчит, если… если я предложу тебе не ходить на хор?
– Да нет, вовсе не огорчит, – говорю я, а сама внутри прыгаю от радости: мне никогда не нравилось хоровое пение.
– Ура! мне не нужно ходить на хор! Сама директор меня от него освободила! – сообщаю я домашним.
– Почему?
– У меня слишком сильный голос!
– Странно, – говорит мама, – разве за это выгоняют с хора?… Может, мне пойти поговорить с учительницей?
– Ой, мамочка, не надо, прошу тебя, я ведь не собираюсь быть певицей.