Там, где всегда ветер
Шрифт:
На этом мои голосовые упражнения и кончились, едва начавшись.
Потом, спустя много лет, когда я буду заниматься на актёрских курсах, наш преподаватель скажет мне:
– Вы куда-то прячете свой голос. Вам надо его освободить, выпустить на волю, отчего вы так боитесь это сделать?
– У меня слишком громкий голос, я стесняюсь его.
– Это у вас-то слишком громкий голос?! Что за чепуху вы говорите? Вас едва слышно!
И когда, после долгих усилий и разнообразных упражнений по снятию мышечных и психологических зажимов, мне, наконец, удаётся это – освободить на волю
– Послушайте, да у вас потрясающей силы и красоты голос!
– Вы шутите? Вы смеётесь надо мной?
– Ничуть! Только вы совершенно не умеете своим голосом пользоваться. Как же так? Владеть таким богатством – и не пользоваться им! Как же так?…
А вот так. Всю жизнь я стеснялась своего голоса, полагая, что я не говорю, а «гужу». Чтобы никого не заглушать, я предпочитала лучше отмалчиваться. На мой патологический страх речи теперь накладывалось ещё и убеждение, что у меня вообще «какой-то не такой, неправильный голос».
Отныне я старалась или говорить тихо, еле слышно, как-нибудь так – понезаметнее. Или – молчать.
Нелюбимые звуки
Иногда мне в голову приходят очень умные вещи. Но я редко высказываю их вслух. Точнее – почти никогда. Как подумаю: что вот, надо открыть рот и начать выдавливать из себя слова, как засохшую пасту из тюбика, которая царапает горло, каждое слово – как шершавый камушек, – так и расхочется сразу что-либо говорить…
Есть особо нелюбимые слова, которые начинаются на нелюбимые звуки. Или внутри слова живёт нелюбимый, прямо-таки ненавистный звук, который я всячески стараюсь избегать. Или в начале слова стоят сразу несколько нелюбимых звуков – есть такие кошмарные слова, колючие и цепкие, как чертополох, сквозь которые немыслимо трудно продираться…
Забавно, что в нелюбимых у меня то одни звуки, то другие. По-моему, в нелюбимых у меня постепенно перебывали все буквы-звуки алфавита. Почему это происходит, мне неведомо. Был период, когда мне очень трудно было произнести звук «л», который до этого я любила, ведь он такой мягенький, ласковый, и вдруг (именно ВДРУГ) – между мной и звуком «л» воздвиглась как будто стеклянная стена – и все слова, начинающиеся на «л», сразу стали трудными и нелюбимыми. А у меня в то время подружка была – Люба, это ещё в Оренбурге, и я жутко страдала, особенно когда приходила к ней, а двери открывала её мама, и нужно было спросить: «Люба дома?»
– Тлюба дома? – спрашивала я, чем смешила и Любину маму, и саму Любу.
Люба хохотала:
– Запомни наконец: меня зовут не Тлюба!
Но произнести «л» без помощи «т» я в то время не могла.
А потом ВДРУГ возненавидела все глухие согласные и теперь старательно избегала слова, начинающиеся с «п» и «т» – того самого «т», который ещё недавно был моим помощником и моей опорой. И вот этот звук стал моим врагом. Кстати, звук «т» терпеть не могу до сих пор. Это самый для меня трудный, тошнотворный, тёмный звук – точно темница! Он как будто тащит меня в болотную тину… Одним словом – тоска да и только.
Были у меня одно время в загоне шипящие. О, как же я их ненавидела, эти змеиные звуки!… Потом настоящим камнем преткновения стал для меня звук «к». Долго страдала из-за звуков «с» и «ц». С каждым звуком у меня были особые, и чаще всего трудные взаимоотношения. Нелюбови накладывались одна на другую, и порой у меня почти не оставалось в запасе звуков, с которыми бы я дружила: и тот звук не люблю, и этот труден, и этот вряд ли смогу произнести…
С того самого лета, когда мне было пять лет, и со мной произошла та история, после которой я на какое-то время утратила дар речи – молчала,
…Поэтому говорение вслух (если я всё же решалась на это) было каждый раз отражением невидимого жонглирования словами: я постоянно внутренне разговаривала, репетировала, подыскивая дружественные звуки, с которыми мне было бы легче управиться, если я решусь открыть рот. У меня был внутри не по-детски огромный запас слов – такие большущие кладовые синонимов: каждое слово нужно было уметь при необходимости заменить на более лёгкое по звучанию, но смысл при этом страдать не должен. И когда мне надо было что-то сказать вслух, я быстро-быстро пробегала мысленным взором своё словарное хозяйство, находя то, что сегодня мне по зубам.
Ещё я себе напоминала укротителя. Я разрабатывала способы укрощения трудных слов. Вот это слово надо говорить быстро, на коротком сильном выдохе – чтобы поскорее его проскочить и оказаться в окружении более дружественных звуков. А это слово – лучше произносить, едва шевеля губами, почти не дыша – так его озвучить гораздо легче. А вот это – нужно произносить обязательно в сцепке с предыдущим словом, образуя из двух слов одно, и тогда трудный звук, запакованный в серёдку, уже не так страшен… Ну, и этот смешной (для окружающих) способ: когда перед трудным звуком прицепляешь «паровозик» – звук, который (сегодня) произнести лёгко, и этот лёгкий звук тащит за собой трудный звук и всё слово… О, это целая наука – как управляться с ненавистными звуками!
Если же ненавистный звук укротить было невозможно, я старалась его избежать одним хитрым способом, который мне очень нравился. Это уже была не простая подмена слова его синонимом, а нечто более изысканное.
Вот, к примеру, чёрное чудовище в образе скребущего «ч» (чёрствого и чёрного, как головешка!) – оно делает непроизносимыми слова, начинающиеся на «ч». Но вместо трудного слова «чай» можно сказать «любимоё питьё», или – «золотистый напиток», или – «эта жёлтая жижа» (смотря по обстоятельствам). А вместо «черепаха» можно сказать «ползающий булыжник». А вместо «тополь» (опять это тухлое, удушающее «т»!) – можно сказать: «местный кипарис», или что-то в этом роде… Я сделала для себя радостное открытие: можно ведь говорить не БУКВАЛЬНО, а ОБРАЗНО! И так получается гораздо интереснее.
А образов вокруг было – МОРЕ!… Только успевай вычерпывать!
Мои постоянные «разборки» с нелюбимыми звуками подвигли меня на непрерывный литературный тренинг. Который продолжается и по сей день…
Но хуже всего обстояло дело с открытыми гласными. Например, с «а» и «э». Если «а» или «э» стояли в начале слова, и избежать это слово было никак невозможно, – ну, это был полный «заклин»… Для произнесения открытых гласных нужно ведь максимально ОТКРЫТЬСЯ. Потому они и «открытые»! Я же открыться никогда не умела. И мои любимые подруги – две Ани – даже не догадывались, чего стоит для меня их заглавная «А»!