Там, где живет надежда
Шрифт:
– О… – Глаза за янтарными стеклами потеряли профессиональную проницательность и потеплели. – Теперь понятно. Я знаю, что вы имеете в виду. Я тоже в детстве несколько раз приезжала сюда. И воспоминания настигают меня повсюду. Вот почему, когда бабушка умерла, я решила обосноваться на острове. Мне всегда здесь очень нравилось.
Она рассеянно обхватила рукой носок кроссовки и подняла назад ногу, коснувшись пяткой ягодицы.
– Должно быть, вы тот самый янки, который поселился на полгода в коттедже «Маленькая мечта»?
– Поразительно, как быстро распространяются
– Конечно. Особенно когда расстояние невелико. У нас здесь не так-то много одиноких мужчин. А уж если такой мужчина собирается остаться на полгода… Некоторые дамы уже заинтригованы. – Керби повторила упражнение с другой ногой. – Вы знаете, мне кажется, я вас припоминаю. Это не вы и ваш брат слонялись повсюду с Брайаном Хэтуэем? Я помню, как бабушка говорила, что мальчишек Делани и Брайана водой не разольешь.
– У вас хорошая память. Вы были здесь в то лето?
– Да. Это было мое первое лето на острове. Наверное, поэтому и запомнилось лучше всего. Вы уже видели Брайана? – небрежно спросила она.
– Он только что накормил меня завтраком.
– Из яиц он творит чудеса. – Теперь настала очередь Керби смотреть на коттедж, не видя его. – Я слышала, что Джо вернулась. Собираюсь заглянуть в большой дом сегодня после приема больных. – Она взглянула на часы. – А поскольку прием начинается через двадцать минут, мне пора бежать, чтобы привести себя в порядок. Приятно было снова увидеться, Нэтан.
– Мне тоже, док, – откликнулся он, когда она уже побежала к дюнам.
Керби со смехом повернулась, побежала спиной вперед и крикнула:
– Учтите, я терапевт и у меня практика самого широкого профиля. Приходите, если что-то будет вас беспокоить.
– Я запомню.
Она отвернулась, и Нэтан с улыбкой смотрел, как дерзко болтается из стороны в сторону ее «конский хвост».
Девятнадцать минут спустя Керби надела поверх футболки и джинсов белый халат. Она считала халат необходимой деталью, предназначенной убеждать недоверчивых пациентов в том, что она действительно врач. Халат и торчащий из кармана фонендоскоп давали многим островитянам некий визуальный толчок, без которого они не решались позволять маленькой внучке бабушки Фитцсиммонс копаться в своих внутренностях.
Она вошла в кабинет – бывшую бабушкину кладовку за кухней. Одну стену с полками Керби не тронула. Теперь здесь стояли книги, папки с документами и маленький факс с копировальным аппаратом, позволявший ей связываться с материком. Остальные полки она убрала, поскольку не собиралась следовать бабушкиному примеру и заготовлять дары природы – от тушеных помидоров до маринованных арбузов.
Она сама втащила в эту комнату маленький, любовно начищенный стол из вишневого дерева. Он путешествовал с ней из Коннектикута – один из немногих предметов мебели, которые она привезла на юг. На столе красовалась книга предварительной записи в кожаном переплете с золотыми инициалами «К. Ф.» на обложке – прощальный подарок озадаченных родителей.
Ее отец вырос на острове, но довольно рано сбежал отсюда и считал себя счастливчиком.
Родители
А вместо этого она выбрала профессию семейного врача, старый бабушкин коттедж, простоту существования на острове.
И не могла бы быть счастливее.
Рядом с книгой предварительной записи стояла шикарная радиотелефонная система с двусторонней оперативной связью – на тот невероятный случай, если ей вдруг понадобится помощь, – и стаканчик с остро отточенными карандашами.
Первые несколько недель своей практики Керби в основном точила карандаши и часами постукивала ими по журналу в тщетном ожидании посетителей. Но она держалась и постепенно начала использовать свои карандаши для записи пациентов. Младенец с крупом, старушка с артритом, ребенок с высокой температурой. Поначалу только очень маленькие или очень старые доверяли ей. Но затем стали приходить и другие: кому-то нужно было наложить швы, кого-то избавить от разных болей или расстройства желудка. Теперь ее называли «доктор Керби», и маленькая домашняя клиника стала себя окупать.
Керби просмотрела список пациентов. Ежегодный гинекологический осмотр, долечивание вяло текущего синусита, очередной отит у мальчика Мэтьюсов и прививка ребенку Симмонсов. Что ж, ее приемная не будет переполнена, но по крайней мере не придется скучать. И кто знает, подумала она, посмеиваясь, может, парочка непредвиденных случаев оживит день.
Поскольку на десять часов была назначена Джинни Пендлтон, Керби решила, что у нее есть еще минут десять. Джинни неизменно всюду опаздывала. Вытащив медицинскую карту Джинни, Керби прошла в кухню, вылила из кофейника остатки сваренного утром кофе и с кружкой в руках отправилась в смотровую.
Комната, в которой она когда-то спала, теперь сияла чистотой и свежестью. Керби развесила на белых стенах репродукции с полевыми цветами. Она полагала, что плакаты с изображениями нервной системы и ушных каналов, которыми врачи обычно украшают стены, нервируют пациентов.
Сунув карту в висевший на двери ящичек, Керби достала ситцевую рубашку с разрезом на спине – она считала бумажные рубашки унизительными – и положила ее в изножье стола для обследований. Затем она включила стереомагнитофон и замурлыкала под тихую сонату Моцарта, расслаблявшую, как оказалось, даже тех, кто сторонился классической музыки.
Когда раздался негромкий перезвон колокольчика на входной двери, она уже приготовила все к обследованию и допила кофе.
– Извини, извини! – воскликнула Джинни, вбегая в гостиную, служившую приемной. – Телефон зазвонил, как раз когда я выходила.
Джинни было под тридцать, и Керби не переставала твердить ей, что излишняя любовь к солнцу непременно аукнется в следующие десять лет. Ее безжалостно завитые волосы были почти белыми, а темные корни просто кричали о необходимости новой окраски.