Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— Не помню, говорил ли я тебе, — обескуражил их Дьявол, о чем-то пошептавшись с избами, — что у земли есть своя военная доктрина? Если изба встанет, то вам не еще день и одну ночь простоять и продержаться, а все время, пока против нас оборотень стоять будет. Там за горами, за лесами, образумленные вампиры страшно удивились, что голодные оборотни не умничают как обычно, а головы свои подсчитывают. И по Ее Величества хотению, по Его Величества велению, собралось сюда войско малюсенькое, но современное и обученное копать могилу человеку. И летит сюда птичка-невеличка, и несет в своем чреве не сомневающихся в себе опытных
— ??? — Манька обнаружила, что погромные мероприятия не столько важны численностью падежа, сколько продолжительностью по времени.
— Понимаешь, Манька, неугасимое дерево и избы, как два близнеца, который думает, что он думает, а на самом деле думает другой, а по отдельности они как избы и дерево, — сцепив руки перед собой, поведал Дьявол. — Вот, Манька, прошла по твоему телу болезнь, а потом у него своя хитрость против болезни появилась. Так и земля…
— Но они точно чего-то надумают?! — спросила Манька, заметив, что Борзеевич, понял ровно столько же, сколько она.
— Не могу знать, так сказали, — ответил Дьявол. — Болезнь, знаешь ли, по части выздоровления нередко бывает непредсказуемой.
Манька расстроилась в конец.
Стрел оставался еще целый арсенал. Но не сказать, чтобы много. Она раскладывала их так, чтобы если отступить, то под рукой обязательно нашлось другая стрела. Но как угадаешь, что будет, когда нападут оборотни в образе человека?! Манька мало знала людей, которых бы поборола в образе человека. Впрочем, сроду она ни с кем не боролась, разве что в школе, а если били, или закрывалась подручными средствами, или пыталась нападавшего образумить.
Можно ли подумать, что женщина против здорового мужика осатанеет?
А оборотни сплошь состояли из таких…
Борзеевич ушел спать. Манька подремала на боевом посту, пока Дьявол на пост не поставил Борзеевича, отправив отсыпаться ее. Выспалась она как следует — оборотни оживились не раньше, чем солнце было высоко. Они тоже уставали. Не легко всю ночь бегать зверем, а потом стать человеком и сразу идти в бой. Пока отсыпались, выспалась и она. Борзеевич разбудил ее к обеду, заметив шевеление в стане неприятеля, и пока неприятель вел приготовления, хорошенько поели, еще раз проверили боевую готовность.
Карманы Борзеевича оттопыривались заполненные его собственным оружием.
Коротая время, Манька показывала Борзеевичу чудесный камень-кристалл, с которым он расстаться уже не пожелал. Она завернула камень в старую газету, перевязала алой лентой, нацарапала чернилами пожелания и вручила как подарок, поздравив его с Новым Годом.
Борзеевич долго восхищался камнем, сравнивая его с плащом Дьявола, только круче. Плащ не уставал и не изнемогал, показывая свое, а камень рисовал в красоте неописуемой мысли, открывая их по-своему. И стоило подумать, как там враз обнаруживался и сам Борзеевич, и Манька, и расплывчатый Дьявол в виде темного пятна.
Потом он послонялся по чердаку, заглядывая в каждый
После пили чай с печеньем и медовым земляничным вареньем.
Получился настоящий Новый год.
Празднование прервалось на самом интересном месте, когда Манька, неожиданно для себя открыла, что можно вот так, без всяких головных болей, посидеть в добром здравии с умным человеком, не думая о том, что у тебя разваливается печка, что нет дров, что поесть на завра нечего. У Маньки все было, и она даже представить себе не могла, что можно пожелать что-то еще. Могла ли она, Манька, мечтать о такой жизни?! О чем бы она не подумала, все было исполнимо. И ей хотелось показать кому-нибудь из прошлой жизни, как хорошо ей стало, поделиться своими впечатлениями, рассказать о том, что Дьявол — только по разговорам как злодей, а на самом деле добрый, а Борзеевич…
Дьявол как всегда испортил обедню.
— Поделись, Маня, поделись! Покажи! — согласно кивнул он головой. — Вон она, идет к тебе твоя прошлая жизнь!
— Мы предупреждаем, вы окружены, выходить с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь! Вы находитесь на территории суверенного государства, мы предупреждаем… Их Величества обещают помилование всем, кто сдастся добровольно!
Громкий и скрипучий голос шел отовсюду.
— Они что, больные? — опешила Манька, уставившись на присмиревших Борзеевича и Дьявола. — Пришли, напали, нагадили, полегли… И нам же сдаваться?
— Надо посмотреть, не крадется ли кто сзади? — оскалился Борзеевич, как шелудивый кот.
Манька бросилась ко второму окну.
Продолжение битвы разгоралось с новой силой. И сейчас было самое время доказать, на что она способна. Борзеевич скользнул тихо, как мышь в избу-баню, а Манька прильнула к чердачным окнам.
Оборотней было больше, чем она ожидала увидеть. Двенадцать сотен никак не укладывались с голове, и мерила она школьной линейкой, которая выстраивалась перед школой каждое первое сентября. Получалось школьную линейку надо умножить на два с половиной. Только она никак не могла вспомнить, стояли в ряд по двое, или по четверо. Количество оборотней, которые окружили избы, сомнений не оставили — по четверо.
Многие выбрались из горящего леса, и, очевидно, отлеживались, восстанавливая силы. Но пожар обезоружил их. Это было заметно по тому, как они стреляли: одиночные выстрелы звучали все реже и реже. Но теперь оборотней прикрывали толстые щиты. Манька начала стрелять. Она стреляла так, как учил ее Дьявол, иные стрелы достигали цели, пробивая защиту. И тогда под щитами начиналась возня. Стрелы приходилось тоже экономить. Оборотни на этот раз были настроено решительно, каждый неукоснительно исполнял свою обязанность.
Стреляли они метко, еще четыре или пять пуль прошили ее навылет.
Дьявол украдкой смахнул слезу, поливая живой водой. На голову пришлось водрузить чугунок, на грудь привязать котомку с железным караваем. Это не облегчило ей задачу, но теперь она могла выбирать цель и бить наверняка. Очень скоро оборотни подошли так близко, что Манька с Борзеевичем не успевали отбрасывать приставленные лестницы и подъемники. На крышу полетели бутылки с зажигательной смесью, взрываясь прямо под ногами. Двери рубили топором.