Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— Получается, что у народа выбора нет?
— Ну… Выбор есть у каждого. Только так я знаю, что нужен человеку, который не в мечтах может прийти и спросить: если ты Бог, сделай чистым от крови, и пусть я буду нищ, и гол, как сокол…
— Голый сокол — мертвый сокол… — поймала его Манька на слове. Дьявол опять говорил непонятно, но его часто заносило. — Выбора у человека нет, это иллюзия. Миллионы людей учатся играть, писать, рисуют… Зря учатся, в лучшем случае их ждет переход в подземке, где они будут показывать свой талант.
Дьявол покачал головой.
— Однажды ты спросишь себя: войду
И порадоваться Манька не могла, и огорчиться. Из его слов она поняла только, что он ее, наверное, никогда не полюбит. Но нечисть у него как бы тоже не в чести, а то с чего бы становится устрашением? Получалось, что Дьявол отшил и плюнул, но как-то так плюнул, что опять не обидно. Нет, не умел он радоваться человеческой радости. Так откуда ему про людей знать?
Но окончательно Манька поумнела, утвердившись в мысли, что Дьявол не умеет быть ни добрым, ни злым, но исключительно порядочным, какой-то своей, особенной порядочностью, и за здорово живешь проедает плеши, применяя Дьявольское благословение, когда на ее глазах разочаровался в людях, о которых она думала, что, имея перед глазами и уповая на него, как на Бога, они поладят с нею — и с Дьяволом, получив неопровержимые доказательства его любви и материального пришествия…
Ведь хотела порадовать людей, отвращая от горестей и скорбей, открывая глаза на истинного Покровителя! А люди вдруг странно повели себя, открещиваясь от Дьявола.
А случилось это так…
Попала Манька в вертеп разбойников, выдающих себя за гостеприимных трактирщиков. (То, что это были разбойники, она узнала потом.) «Пора — подумала она — начать жить ей по-человечески, поднявшись до людей. Золотой песок, который она подобрала на реке, когда Дьявол показывал ей, какие богатства таит эта часть государства, она обменяла на деньги у местного ростовщика. Он оценил его немного больше, чем остальные. И сразу же купила немного одежды, мыло, новое полотенце и вкусною еду. А когда проходила мимо трактира, в котором сдавалась комната, вспомнила, что когда-то и у нее были простыни и теплое одеяло. И захотелось себя понежить.
Трактир Маньке сразу не понравился. Грязноватый и бедный. Вроде трактир, а на стол еду не подают, кашу с маслом хвалят, а кашу не хлебают, спрашивают: не принесла ли каши с собой, а то вроде как проголодались люди. Манька всю свою еду выложила. Только воду сунула обратно в котомку, промочив перед этим горло. Но несколько нагловатых парней выхватили бутылку из рук, и она пошла по кругу. Когда бутылка дошла до Маньки, она отлила немного в котелок, чтобы развести ее после.
«Пусть пьют, — подумала она, — им тоже надо быть здоровыми!»
Но самый крайний за столом, которому вода на втором круге не досталась, увидев, что она воду не выпила, стал упрекать, что больше всех имеет, и что уразуметь надо, какая грымза подсела
Обиделась Манька, и уже совсем собираясь уходить. Собрала она железный скарб, и пошла из того трактира. А трактирщики следом, вроде как на что ты, Маня, обиделась, день худой выдался, и не стоит болезненно реагировать на слова, тем более, что несешь поганым ртом, от чего нам всем не по себе сделалось.
— Да можно ли Дьявола всуе поминать? — упрекнули ее.
— Не ровен час, накличешь беду! Разве ты Сатана, или черт принес тебя, чтобы смущать наш разум? — удивленно приподняв бровь, сказал один из трактирщиков, удерживая ее рукой. — Нечистый в тебе сидит. И мы исторгаем проклятие, как Госпожа велит, помазанная на царство, и Господь Наш Йеся, воссевший на престоле отца Небесного!
— Да как же можно накликать, если добрым словом помянуть Бога вашего?! — опешила Манька. — Он же прямо перед вами! И день, и ночь слышу, как любит вас!
— Как, как… Обыкновенно! — порадовался за разбойников Дьявол. — Ты разговорами, а Благодетельница после крепкой плеточкой… У нас, Маня, у нечисти, так не делается, не прыгают через головы, а только по головам… И та голова, которая крепко отбивает желающих пройти через нее, та и поднимается… Я вот, Бог Нечисти, а где очереди в приемную? И фанаты за мною толпами не следуют… И вроде на виду, и между всеми, а пройти ко мне можно, только через Посредников! Так же и к Помазанникам моим! А Господь Йеся самый главный, скажет входи, войдешь, а не скажет, на нет и суда нет.
— А как же я?! — удивилась Манька.
— А ты, Маня, через черный ход протиснулась, пространными путями, — развел Дьявол руками. — Сие необъяснимо для неискушенных, преступно и смертью карается. И удивительно стало, или ты самая страшная и хитрая нечисть, или законы не ведаешь. Оттого и веду темным лесом, чтобы уразумела…
— Ну, — успокоилась Манька, — это не я к тебе, это ты ко мне приблудился.
— Если слова наши ложь, пусть поминутно будем выплевывать жабу из уст наших! — возвышено поклялся один из трактирщиков, не обращая внимания на Дьявола. — А если нет, — он угрожающе встал, опершись грубыми огромными ручищами на столешницу, — то увидишь, как хороша петля, когда приложится на шею! Так Господь Наш Йеся, сказавши: «Кто не со Мной, извергнется вон, и срубится, и ляжет в огонь!», наказывает грешников, которые не Имени Его, ни звания не чтят!
— Крепко слово наше, ибо воскрес Йеся, и мы воскреснем в один день, украсив Царствие Божье, которое отдал Отец Сыну своему Единородному, — перекрестившись, присоединился к нему второй, наступая на нее спереди.
— Если воскрес, где же он?! А Дьявол вот! И Йеси нет возле него! — упорствовала Манька, еще не теряя надежды просветить непосвященных.
Она отодвинулась, попятившись к двери, слегка испугавшись, никак не ожидая, что помазанники так воинственно воспримут весть о Боге. Получалось, что он как бы и не Бог для них, раз даже слышать не хотят. Что же, Дьявол сам себя обманывал? Ведь столько доброго для них делал! Иногда слово в слово люди повторяли, что он только что перед тем ей сказал — другого такого Бога еще поискать! Что же отказываются? А Дьявол-то, Дьявол, как он мог любить таких людей?!