Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— Что, Абсолютный Бог не захочет стать Бытием? — грустно усмехнулась Манька. — Мне кажется, люди обрадуются… Тебя они за Бога не считают!
— Абсолютный Бог всегда Бытие! Вся земля, которая у меня есть, взята от него. И я вижу Его, как тебя сейчас. В Нем столько возможностей заложено, что я до сего дня не перестаю черпать вдохновение, и все, о чем бы ни попросил, даст мне. Абсолютный Бог — Душа моя, и Дух мой лежит на Нем. Имя Души моей — Бездна! И я борюсь с нею, как ты со своей душой. Сочувствую всякому, кто помыслами сердца своего назвал ее Отцом и устремил к ней ноги. Я не рукотворное творение, но даже я не всегда могу с ней поладить, и нет-нет, мы обмениваемся воинами Света и Тьмы между собою.
— Ну, ты, конечно же, с воинами
— Нет, — не согласился Дьявол, скромно потупившись. — Я с воинством Тьмы. И исподтишка. Поэтому и тренирую бойцов, в столь странных условиях, не обращаясь к ним напрямую. Зомбирую, чтобы голое сознание не остановилось, когда Душа Моя предстанет пред ним — летело с любовью. И чтобы, если вдруг про меня Душа Моя спросит, мое участие ни прямыми уликами, ни косвенными не подтвердилось бы… К чему мне ссориться с Душою Своею? А люди бегут от меня к Ней, и мрут как мухи, и третируют, и поднимают новую землю, расширяя мои пределы. Когда-то Она заключила меня в землю, и земля мой дом, и я хочу, чтобы земля стала такой огромной, как Бездна.
— Это как?!
— Манька, ты и так нас с Абсолютом рассмотришь, и так — и все равно будет не по-твоему.
Дьявол поднялся, протягивая руку. Манька заметила, что он снова чист, и невольно позавидовала — никакая зараза к нему не пристает…
— Хватай руку, не изображай из себя героя-одиночку! А то снова свалишься, как один отрок, который заснул над мутью и выпал замертво из окна перед всем миром, — засмеялся Дьявол. — И даже апостол Спасителя Павлик, узник и раб, не смог этот феномен объяснить! А он, знаешь ли, грамоты имел при себе и каждый день вчитывался в произведения мудрецов, расшифровывая послания иногда умнее, чем сам мудрец! Пришлось пригласить на освободившуюся вакансию другого отрока. Вот как иногда бывает полезно разобраться с мутью. Так всегда, когда болезнь позади, — ты уже над болезнью.
Манька еще раздумывала, принять или нет помощь Дьявола, взвешивая все за и против. Пожалуй, ей не стоило хвататься за его руку, как за ту полоску дернины, с которой ухнула в бездну, но без него она бы не выбралась. След ее четко просматривался, получалось, метра два, но длиною в жизнь… Как вдруг. почувствовала, что кто-то (или что-то) схватил за ноги и рванул вниз — и испустила испуганный вопль, едва успев схватиться за посох и за Дьявола, чтобы не съехать по мыльной глине. Тот, кто тянул ее, держал крепко, но теперь и Дьявол тянул ее, не уступая по силе. Манька почувствовала, что сейчас ее разорвут…
— Отпустите! — взмолилась она, и сразу сообразила, что Дьявол хотя бы тащит на белый свет, и завопила что есть мочи: — Отцепись, говорю, болотная тварь!
Положившись на Дьявола, и ухватившись за него одной рукой, она выдернула посох и начала пробивать того, кто держал ее. Сильно ударить не получалось, болотное месиво смягчало удары, но все же посох был железным, и вместо того, чтобы убраться, тот, кто тащил ее в болото, вынырнул с удивленным лицом.
Это была грязная, хотя, что с нее взять, она и сама была не лучше, женщина-старушка с крючковатым носом и с печальными, жалобными глазами, с волосами, в которых застряла ряска, вся из себя прилипчиво убогая. Старушка поправила лицо, смятое посохом, и тут же начала причитать тоненьким противным голосочком, всплескивая руками и прижимая их к сердцу, и тянулась к ней, целуя подол…
— Манечка, доченька моя, вернулась, деточка, о-хо-хо! Дождалась, дитятко ненаглядное! Ой, что-то не рассмотрю я… Нырни поглубже, дай полюбоваться на тебя! Ведь все глазоньки выплакала, дожидаючись! Вот-вот, — глаза ее засветились радостной теплотой, будто и впрямь родную кровиночку дожидалась. — Я все правильно рассчитала, подумала еще, должна уж Манечка вернуться! Куда ж она еще с железом-то пойдет?! — и спохватилась, — Что ж мы на пороге-то? Пойдем, сладенькая моя, пойдем скорее!
Манька разинула рот, не в силах отвести от болотного чуда глаз, пока Дьявол вытаскивал ее из грязи
— Куда? — изумилась Манька, отстранившись от Дьявола, чуть не провалившись с узкой тропы на другую сторону.
— Как куда? Туда! — женщина ткнула в то место, откуда Манька только что выбралась. — Ты меня, надеюсь, поминала?!
— Ага, щас! — зло бросила Манька, осторожно шагая по тропе на твердую почву и придерживая посох, чтобы вдарить болотной ведьме по хребту, как ломиком, если сунется. Тропа шла в обход островка, и вдруг резко свернула, и Манька, наконец, оказалась на твердой земле.
— Да ты что? Али не признала? — удивилась женщина, которая добралась до земли быстрее и уже сидела на пеньке, заложив ногу за ногу, оперевшись на сук, как на подлокотник кресла. Она покачала осуждающе головой. — Мы, Мань, с тобой к одному болоту приписаны! Заждались мы тебя! — и строго, будто отчитывала, добавила: — Не хорошо так с людьми, которые, матери — не матери, а все одно, подаяние тебе на лобном месте!
— Кто это мы? — Манька раскрыла рот в замешательстве, так и не поняв, что женщина имела в виду, когда сказала «матери — не матери». То не одной, а то сразу много? Или намекала, что не отвязаться от нее, как от железа господина Упыреева? И о каком подаянии говорила, если сроду никто копейки не подал за так? И у нее она в долгу?
Да и кто мог жить в этой топи?
— Маня, тебе в этом болоте маленько места отвели! — отряхиваясь от грязи, как от пыли, пояснил Дьявол, которого женщина, видимо, как все, не замечала, пропуская мимо глаз и ушей. Но он ее видел, и даже понимал, о чем она говорит. И сразу приветливо заулыбался, будто это ему старушенция набивалась в матери, а он был чрезвычайно рад. — Тут все обычно аршин-два имеют, больше не положено. Ты еще маленькая была, так тебе и аршина не требовалось, но теперь, — он окинул Маньку взглядом, смерив с головы до пят, — можешь претендовать на побольшую территориальную единицу земли в болотном измерении. Про кикимор слышала когда-нибудь? Это она и есть, собственным личиком! Такое очаровательно милое существо не каждый день встретишь! — Дьявол с почтительностью слегка наклонил голову в знак приветствия.
Манька срыгнула болотную жижу, отплевываясь. Спасибо она Дьяволу не сказала, лишь подумала, посмотрев хмуро исподлобья: хоть и спас ее, но что с того, беды на этом не закончились! Какая-то хитро-мудрая баба, распинаясь в удивительной полюбовности, тащит ее в болото, мило улыбаясь, а Дьявол вместо того, чтобы подумать, как следует, распинается перед ней — аж, противно! Да где такое видано?! А хуже всего, что все они особенными обладают способностями, которых у нее нет. Не устоять человеку против Силы, которая может и в болоте жить, и по небу летать, и драконы ее слушаются. Даже вода у них особенная была, которую людям пить нельзя! Она опять обиделась на Дьявола, вспомнив, что это он помазал Радиоведущую на престол — а чем она ему так приглянулась-то? Разве бы не натянула корону на себя, или не высыпалась на простынях из тончайшего хлопка? И на Манькином теле парчовые платья вызывали бы изумление, и чаями с кофеями не подавилась бы, пропила бы как болотную жижу, которую наглоталась полным брюхом до тошноты! Воду испоганила им, это правда — гордилась собой, но, пожалуй, это все, чем могла бы вернуть долг. Вспомнив про колодец, Манька вспомнила, что Дьявол не слишком огорчился, что тот стал противоположно сам себе — и хотя долго изображал убитого горем Бога Нечисти, паства которого лишилась источника. Это он, того не желая, посоветовал ей разводить живую воду обычной из ручья. И вытаскивал из болота, не притворяясь. И опять, который раз на дню, Манька простила Дьявола.