Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
Тоже, поди, к славе всеобщей Благодетельницы пристроиться хочет… Ну что с него возьмешь?
А ее значит в болото?!
Она хмуро взглянула на Дьявола, соображая, за кого он на этот раз.
Тот стоял над Кикиморой, заложив руки за спину, и сверлил взглядом, от которого женщине было ни холодно, ни жарко. Дьявол для нее в природе не существовал, в то время как она сверлила взглядом Маньку, с такой снисходительной улыбочкой, от которой сразу стало тошно, заложив руки за колено.
— Мне ваше болото на фиг не надо! — угрюмо ответила Манька. — Топитесь в нем сами!
— Что ты, Мань, что ты! — замахала приветливо Кикимора руками. —
— Да, Манька, удобрение из тебя получилось бы знатное! — хохотнул Дьявол, смерив Маньку взглядом. — Кому как не ей доверил бы растление молодого поколения! Она у меня лучом света в царстве Тьмы числится…
А Кикимора вдруг вскочила, подбежала к Маньке, схватила ее за рукав и потянула за собой.
— Пошли! Все покажу! Да не бойся, ведь устала, спать хочешь, ночь на дворе! А я соскучилась по тебе, деточка моя! Помню, мать твоя отдала мне тебя на воспитание, да разве углядишь за всеми? — она стала недовольной. — Проходили злодеи, испугалась, кинула коробок, да промахнулась, вот как ты сейчас, зацепился он за корягу, и не успела я тебя принять. Как увидели злодеи коробок, соблазнились, умыкнув из-под носа. Ведь мать, кому как не ей, знала, где жилось бы тебе как у Христа за пазухой! Знаю, все знаю, никто слова доброго не сказал, словом ласковым не приветил! Исправим, душечка, исправим! Ой, Маня, вы ж мне все как один в радость. Утешать буду, волосики причешу, глазоньками твоими любоваться стану. Что окошечки они в юдоль голубушки моей, славной царствующей племянницы, и успокоится душа твоя! И ты успокоишься! Смирение твое — лучшая нам награда, а для тебя — умиротворение!
Манька сверлила Кикимору глазами, сообразив, что сидеть ей на этом острове до скончания века или послушать и утопиться: прилипчиво-убогая болотная тварь не выпустит ее из трясины, защищая Дьявольскую Помазанницу. Вон как себя нахально ведет, играючи почесывая языком, да все приветливой лаской, а в каждом слове яду, у сотни гадюк не наберется. Один шаг с острова, и желчное чудовище утянет на дно. Ей оно — что птице небо, а для Маньки самая что ни на есть грязь, в которую сдохнуть ходят.
— Ну-ну, — протянула она в растерянности. — Было бы кому и кому жаловаться…
Кикимора замолчала на полуслове, пьяно икнула и продолжила, заметив Манькино беспокойство.
— Замесила я тесто, — она весело кивнула на болотную жижу и подмигнула. — Видишь, как поднялось? Стану пирогами кормить досыта, согревать долгими зимами, сказки сказывать да песенки петь в глазоньки твои глядючи, чтобы, как Благодетельница ненаглядная закручиниться, я тут как тут, из души погляжу, и отпустит кручинушка! Да нешто против ты?! Никак бунт задумала? Манечка, любим мы тебя голубушку, кабы знала как! — Кикимора развела руками на болото: — Все для тебя!
Манька ужаснулась: все-то Кикимора о ней знает, и про то, что в болоте ее нашли, и про житье-бытье, и Благодетельницу приплела…
Племянница, значит?! Вот куда ее заманил кузнец Упырь… Упыреев! Значит, это то самое место, которое оставила Благодетельница для упокоения душ?!
Всякое думала Манька, когда гадала долгими ночами, куда подевались ее родители, кто сотворил с нею зло
Выходит, на роду ей написали гнить в болоте, пока Благодетельница свои парчи изнашивает?!
Такая боль резанула сердце, что Манька едва сдержалась, чтобы не упасть на землю. В глазах у нее потемнело.
— Ах ты!.. Ах ты!.. — Манька задохнулась, то ли от боли, то ли от ненависти, замахнувшись на женщину посохом. — Живых людей топить?! Давись, тварь, своей жижей сама!
Женщина отскочила, заламывая руки для мольбы, и в мгновение каким-то образом оказалась за спиной, так что Манька едва успела повернуться лицом. И вместо мольбы голос ее прозвучал спокойно и уверено, в то время как улыбчивое лицо все еще продолжало улыбаться, привечая в болото.
— Вот увидишь, благо я! Ни горя у меня нет, ни мучений! Отведай моей стряпни, пока добром прошу! — она взглянула на Маньку строго, давая понять, что возражений не потерпит. — О-хо-хо!.. — расхохоталась она зло, прищурив один глаз. — Все вы у меня смирненькие да ласковые — ни один не взъерепенился! Манечка, сколько я прожила, в уме не поместится! Кто может мне угрожать?
— Иди ты! — Манька приготовилась ударить посохом, если Кикимора попробует еще раз тащить ее в болото насильно.
Но Кикимора уже стояла впереди, в другом месте, и тут, чего Манька от нее не ожидала, подскочила к ней, ткнув в нее длинное толстое шило. Манька лишь разворачивалась, чтобы встретиться с ней лицом, и только успела подставить руку, чтобы скосить удар, когда шило воткнулось в ладонь, пришпилив к телу, и ушло в бок, проткнув насквозь. Она почувствовала, как острая боль резанула до самого предплечья и в бедро в кость, заглушая боль сердца.
Кровь потекла из ран.
— Манька! — заорал перепуганный Дьявол, метнувшись между ними, защищая то ли ее, то ли Кикимору. — У меня! У меня поместится! Я дольше живу! О, череп и кости!.. — он запнулся на полуслове, когда Кикимора с маху проскочила через него. Заметив, что Манька наставила на нее посох, закричал еще громче: — Фу! Фу! Железом ее не засучишь!
Манька выдернула шило, краем глаза уловив через Дьявола, как через потустороннее зеркало, что Кикимора изловчилась и норовит воткнуть в нее другое шило, больше первого. Через Дьявола она выглядела расплывчато, и блатная краска с нее сошла, обеспечивая превосходную видимость, где у этой болотной облезлой и подгнившей ведьмы светилась ядовитая сердцевина.
Что произошло дальше, Манька объяснить не могла.
Она развернулась, отведя руку Кикиморы одной рукой, а второй всадила шило прямо ей в лоб, где она видела зеленоватую туманность, пробив череп.
Кикимора еще стояла, и туманность дымкой вытекала из ее головы, в то время как Манька с ужасом осознавала содеянное. Если бы каким-то образом ведьма сама на свое шило не налетела, она ни за что бы не подняла на нее руку, предпочтя навечно остаться в болоте. Все-таки было в Маньке что-то такое, что постоянно обеспечивало ей выживаемость. Не в первый раз случилось, что не успела подумать, как ее руками случилось все у нее на глазах. Так красиво получилось, будто был у Маньки черный пояс по сунь-вынь-фу!