Там, куда я ухожу
Шрифт:
Костин припарковал свой урчащий и неповоротливый «пассат» на улице Красина, недалеко от пересечения с улицей Сторожевой башни. Исторический центр города, где скверы, площади, исторические памятники и просто жилые дома в приличном состоянии преспокойно соседствуют с заброшенными и даже частично разрушенными постройками времен слишком уж далеких.
Дождя уже не было – были последствия в виде луж, и еще пробиравшейся под кожу, липкой влажности. Привычно безлюдная улица ожила за счет прибывших служебных «уазиков», кареты скорой помощи, сновавших туда-сюда сотрудников
Находясь в темном помещении с пустыми глазницами окон, где витала в воздухе пыль, он думал о том, что тринадцать – это не просто число. Это знак. Он должен был подготовиться к чему-то подобному.
Может, прошел под лестницей? Или… да, точно! Зонт открыл еще дома, дабы удостовериться, что спица не сломана! Дурак!
Как бы там ни было, и зонт, и возможная лестница, под которой прошел Костин, и тринадцатый год службы – ничто из этого не могло стать оправданием смерти молодой девушки, которая была привязана к деревянному стулу тяжелым канатом. Тело ее было испещрено колотыми ранами, из которых уже давно перестала сочиться кровь.
Ее светлые волосы были перепачканы грязью, которой на полу было более чем достаточно. Порез на щеке тянулся от скулы к подбородку.
– Нехорошее начало недели…
Костин услышал знакомый голос и обернулся. Рядом с ним стоял майор Бойко. Рослый мужик. Помоложе Костина, да еще и понажиместей.
– Но у нас оно всяко лучше задалось, чем у нее, – добавил Бойко, кивнув в сторону истерзанного тела.
Костин окинул взглядом сновавших туда-сюда криминалистов. Все лица знакомые. Перевел взгляд на стену, расположенную по левую руку.
– Ты, наверное, шутить учился на специальных курсах, – зло бросил он коллеге, пораздумав. – Давай лучше по делу, ладно?
– Игорек, ты вот не зарывайся. А то ведь я обидеться могу, – сказал майор и тоже посмотрел на стену. Помедлил. Почесал затылок. – Если по делу, то это чертовщина какая-то.
На стене большими буквами было написано слово:
ВОЗМЕЗДИЕ
Костин подошел ближе. Присмотрелся повнимательнее. Он рассудил, что слово было написано обыкновенным мелом. Тем же способом была записана какая-то несуразица: еид-е-евивз-еме-з.
Эта надпись располагалась чуть ниже, и выглядела она слишком уж маленькой. Не сразу и заметишь на стене с облупившейся краской.
– Кто ее нашел? – спросил Костин.
– Ребятишки прогуливали школу. Забрались сюда покурить. Ну и просрались заодно, – ухмыльнулся Бойко и достал из кармана пачку сигарет.
Глядя на девушку, привязанную к стулу, Костин воспринимал шутки коллеги с таким скрежетом, что аж кулаки сжимались. Одно дело – воображать поутру, как надоедливого соседа на дно Финского залива опускаешь, совсем другое – когда шутишь в такой безрадостной атмосфере. А ведь она чья-то дочь…
– Документов у девушки при себе не было. Об исчезновении никто пока
«Помоложе. Понажиместей. Потому, наверное, не раз обходил на поворотах, и будучи относительно молодым – всего-то тридцать пять! – выбился в майоры, – подумал Костин. – Старший по званию. Срань господня!»
От криминалистов он узнал, что смерть наступила где-то между полуночью и двумя часами ночи. Причина смерти очевидна, но по этому вопросу лучше в морг – не всегда смерть человека несет в себе ясность.
– Но, все же, удары были нанесены в разные части тела, – заметила Надя – молодая сотрудница, буквально из вчерашних студентов. – Как будто преступник специально истязал ее. И еще эти надписи, – она указала на стену. – Судя по почерку, писал человек в состоянии стресса.
– Когда убиваешь кого-то ножом, ночью, в заброшенном доме, испытываешь определенный стресс, – подхватил Бойко. – Ты, Надь, не включай тут Шерлока. Занимайся лучше работой.
Девушка с вопросом посмотрела на майора, после чего резко развернулась и вышла из помещения.
– Обязательно быть таким мудаком? – прямо спросил Костин.
– Уж очень большое искушение впасть в меланхолию, Игорек. А это нам не подходит. Вот и пользуюсь тем, что знаю и умею, – Бойко помедлил. Пронаблюдал за движением черного седана вдоль заброшенного дома. – Короче, давай опрашивать жильцов. Возьми Толю Петрова, подключи участкового. Я пока со следствием поговорю. Вон, Громыч уже на месте.
Майор покинул помещение, а Костин вновь уставился на стену. Достал из кармана телефон. Сфотографировал надписи. Спрятал телефон обратно в карман.
Он думал о том, что девушке было лет двадцать, не больше. Изуродованное длинным порезом лицо все равно еще сохраняло былую красоту, когда он осматривал ее. Не по себе было от мысли, что она пережила перед смертью.
Опросив жильцов близлежащих домов в паре с младшим сержантом Петровым, Костин медленно потягивал сигарету, сидя на лавочке около детской площадки. Всего-то в пятидесяти метрах от места преступления игрались дети, и родители пристально наблюдали за ментом, который столь неприлично вторгся в их полный радости жизни и беззаботности мирок.
Докурив сигарету до фильтра, Костин встал с лавочки и направился обратно к месту преступления. Шел неспешно, так, будто накинул к своим неполным сорока еще добрый десяток лет. И почувствовал себя на все шестьдесят, когда услышал от Нади про найденную во рту у девушки записку…
19.
Запись третья.
«Ножевые ранения»
Когда я в первый раз вонзил в ее хрупкое тело нож, мне захотелось поцеловать ее. Но во рту у девушки была тряпка темно-серого цвета, и я ограничился тем, что погладил ее по голове. Коснулся ее волос. Задрожал. Подцепил ногой стул и опрокинул ее на пол. Я шумел, и мне это нравилось. Риск.