Там помнят о нас
Шрифт:
Домашнев вытянулся перед командиром, задорно подмигнул: знай, мол, наших! Проверка закончилась. Все были готовы к рейду.
С территории полка выехали 20 марта 1942 года в 15.00.
Колонна грузовиков, выкрашенных в белый маскировочный цвет, не торопясь катила через центр притихшей Москвы. Небо в тот день было серым. Сплошная облачность зависла над столицей. Тихо сыпал редкий, крупный снег. Вдоль тротуаров тянулись сугробы, потемневшие от копоти.
Мы молча смотрели на баррикады из мешков с песком и бревен, на ряды металлических ежей, перегораживавших широкие главные
Высокие, наспех возведенные заборы скрывали следы бомбардировок.
– Что это, братцы, приуныли? А?
– нарушил молчание жизнерадостный Галушкин.
– Верно. Так и замерзнуть недолго!
– вдруг крикнул кто-то из парней.
И задвигались, стали толкаться. Посыпались шутки и смех.
– Степа, может, под шумок покусаем чего-нибудь, а?
– Точно, давай. Ну и светлая же у тебя голова, Ваня.
– Я вам "покусаю"! Не успели от дома отъехать и уже жевать!
– незлобно прикрикнул командир первого отделения Николай Голохматов.
– Растолстеешь наст не выдержит.
Все рассмеялись немудрящей шутке Голохматова. Грусти как не бывало.
– Мужики, что-то мы давно не беседовали о девчатах, - заговорил после паузы Иван Келишев, гимнаст, уже награжденный орденом Красной Звезды. Пригладив черные усики и глянув лукаво на Галушкина, продолжил: Лаврентьич, вспомни, как интересно ты рассказывал о своей знакомой. Бывало, послушаешь тебя и таким уважением проникнешься к слабому полу, что готов поцеловать первую же встречную.
– Ах, вот оно что!.. Ну, теперь-то мне ясно, для какой цели Келиш такие бравые усы отрастил, - заметил Иван Мокропуло, мастер спорта, чемпион страны по лыжным гонкам, крепкий, веселый парень.
– Под испанца подстраивается, - поддержал его Виктор Правдин, хорошо известный всей стране волейболист.
– По женскому вопросу теперь следует обращаться к Парасе. Он у нас как известный эксперт...
– опять послышался голос Правдина.
Парася - прозвище двадцатитрехлетнего Павла Маркина. Скромность и деликатность этого парня в отношениях с девушками часто становились предметом шуток и розыгрышей.
Выехали из пределов Москвы. Автоколонна прибавила скорость. Разговор сам собой прекратился: все смотрели на полусожженные деревни, на взорванные мосты, разрушенные дороги. В октябре - декабре 41-го года многие из нас строили здесь оборонительные рубежи, вели бои с гитлеровцами. Вон и сейчас еще видны воронки, оставшиеся от мощных фугасов, которые мы закладывали на обочинах шоссе и при подходе противника взрывали. Немало омсбоновцев осталось лежать здесь навечно. В том числе заместитель командира моего взвода, москвич Михаил Матросов...
Время было уже около семи часов вечера, когда длинно прогудел передний грузовик. Начальник автоколонны помигал красным светом фонаря. Сигнал остановки.
– Приехали?! Что за поселок?
– Спас-Заулок!
– Слеза-а-ай!.. В машинах ничего не оставлять! Здесь ночуем!
Была глубокая ночь. Сквозь редкие просветы в снеговой облачности тускло мигали холодные звезды. Сойдя с машин, лыжники разминались,
– Чего это ты, Женя, как блоха?.. Давай-ка лучше я обниму тебя по-братски. Сразу теплее станет...
– Первое отделение, ко мне!..
– раздался звонкий голос Николая Голохматова.
Быстро разобрались на ночлег. Надо было хорошенько выспаться.
Борис Галушкин
В поселке Спас-Заулке я оказался в одном доме с Галушкиным. При распределении спальных мест ребята уступили нам широкую печь. После холодного, ветреного дня в грузовике это чудо русского деревенского быта показалось нам сущим раем.
Поужинав, забрались на печь. Потек неторопливый разговор. Выяснилось, что Борис Галушкин - сын потомственного шахтера. Отец его долгие годы проработал на угольных шахтах. Умер от туберкулеза легких, когда Борису было всего четыре года. Рос у тетки в Грозном.
Примерно тогда же я работал на строительстве нефтяных вышек, а после механиком в Чечено-Ингушском зерносовхозе, что совсем рядом с Грозным.
– Алексей Иванович, так мы же, выходит, земляки?!
– обрадовался Галушкин.
– Да-а, самые что ни на есть настоящие!
– с удовольствием подтвердил я.
Окончив школу, Борис приехал в Москву и поступил в двухгодичную Высшую школу тренеров по боксу при Московском институте физкультуры. Потом поступил сразу на третий курс того же института. Кроме бокса, занимался легкой атлетикой, ходил на лыжах, играл в футбол. Даже был капитаном футбольной команды своего института.
Высокий, ладно скроенный, черноволосый Галушкин быстро и легко сходился с людьми. Был верным, бескорыстным, заботливым другом. Помогал попавшим в беду, считал это своим долгом.
...29 июня (день его рождения) 1941 года боксер-перворазрядник Борис Галушкин и его друзья-однокурсники записались добровольцами и прибыли на Ленинградский фронт. Галушкина назначили комсоргом 2-го полка ополченческой дивизии.
...Однажды, а случилось это в августе 1941 года, Борис Галушкин ехал из политотдела дивизии к себе в кузове попутного воинского грузовика. Рядом погромыхивал ящик с боеприпасами. Клубились черные, грозовые тучи, слышались раскаты грома. Борис, накинул на плечи плащ-палатку. Хлынул ливень. Трехтонка остановилась.
– Эй, в кузове!
– крикнули из кабины.
– Давай сюда! Место найдется.
Открылась дверца. Из кабины выглянул чернобровый капитан. Это был уполномоченный особого отдела их полка Рыленко. Борис только сейчас узнал его.
– Быстро! А то раскиснешь там! Откуда топаешь?
– спросил капитан.
– Из политотдела...
Уполномоченный вопросительно посмотрел на Бориса.
Галушкин улыбнулся. Он знал, что капитан Рыленко всегда дотошно интересуется не только новым человеком в расположении их части, но и причиной отлучки каждого военнослужащего из своего подразделения.