Там помнят о нас

Авдеев Алексей Иванович

Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его груди.

Ребята живы!

Очередное открытое партийно-комсомольское собрание в отряде проходило утром 21 июня 1942 года. Жаркие лучи летнего солнца вытеснили из лесной чащи последние остатки тумана, тучи комаров поредели.

На собрании капитан Бажанов подвел итоги. Отметил, что основная боевая задача выполнена, что мы можем сменить базу и район работы, найти место, где послабее охрана вражеских коммуникаций. Теперь отряд должен усилить

агитационную работу среди местного населения и активизировать ликвидацию предателей и ставленников фашистов. Решили, что эту работу лучше проводить вместе с местными партизанами, которые хорошо знали население окрестных деревень и тамошнюю обстановку.

После собрания те, кто вернулся с боевых заданий, ушли отдыхать. Иванов, усадив Женю Высоцкого на чурбан, клацал ножницами. Ждавший своей очереди к "парикмахеру" Хохлов пучком березовых веток отгонял комаров и со знанием дела рассказывал, на какие наживки сейчас хорошо берется карась, на какие - плотва, окунь и другая рыба.

Иванов косо глянул на него, ухмыльнулся в густую черную бороду, покрутил головой, спросил:

– Послушай, Валентин, а ты знаешь поговорку: "Соловья баснями не кормят"?

– Конечно, знаю. А что?

– Надо ж! Кругом столько озер, рек, а ты жаворонком заливаешься о наживках. От твоих же баек только слюнки бегут, а сыт не будешь.

– Не понял.

– Да ты только посмотри на него, Жозя!
– сказал Иванов, обращаясь к клиенту.

Высоцкий повернул к Хохлову голову.

– Пардон!
– извинился Иванов и клацнул в воздухе ножницами, как заправский парикмахер.
– Так вот, я и говорю, парень имеет высшее физкультурное образование, а так туго соображает.

– Да ты объясни толком, в чем дело, Жора?
– обиделся Хохлов и активно замахал веником.

– Рыболовную секцию организуй из таких же любителей, как и сам, понял? И мы будем благодарить тебя за наваристую уху.

– А-а-а, верно! Идея!
– отозвался Хохлов обрадованно. Но тут же другим тоном добавил: - Рыболовецкую секцию организовать можно, а где взять инвентарь? Голыми руками и пескаря не поймаешь...

В это время на территории лагеря показался радист Ковров. Валентин размахивал листком бумаги. Следом спешил Назаров.

– Эй!.. Товарищи!.. Вот, послушайте, ребята!... Жив наш Лаврентьич! И ребята живы!.. Все живы!

Ковров вбежал в палатку. Осторожно поставил "Белку-1" на свою постель, повернулся к командиру отряда.

– Товарищ капитан! Живы! Все живы и здоровы! Вот!

Бажанов вырвал из его рук радиограмму. Прочел, широко улыбнулся, глянул на меня, на Рогожина, возившегося у костра. Снова на радиста. Крякнул. И громко крикнул:

– Дежурного ко мне!.. Нет! Давай, Валентин, сам зови сюда всех!.. Эх, вот так радость. Живы!

Радист выскочил из палатки. И вскоре у нас столпился весь отряд. Глаза блестели. У некоторых по лицу текли слезы. Бажанов не находил себе места, улыбкой встречал каждого. Хлопал

по спине, по плечу... Потом осмотрел всех и заговорил:

– Товарищи!.. Сообщение с Большой земли. Борис Галушкин и его люди благополучно вышли к нашим. Раненого сдали в полевой госпиталь в деревне Рубаники, что в трех километрах от местечка Слобода. Разведывательные материалы получили высокую оценку командования Западного фронта. На Большую землю группа Галушкина вышла 5 июня 1942 года!

– Урра-а!
– заорали ребята и стали обниматься.

– Тихо вы, черти!
– предупредил дежурный, широко улыбаясь.

Оповещенный связным, к нам пришел комиссар местного отряда Мельников. С ним явился и тот партизан, который ходил проводником с Галушкиным и потерялся. Он попросил капитана Бажанова, чтобы мы послали его на самое ответственное и опасное задание.

– Спасибо, - сказал Бажанов не очень приветливо.
– Мы уже поручили тебе одно ответственное дело... Но ты подвел нас...

Партизан снял кепку и, не поднимая головы, сказал чуть слышно:

– Когда я ходил с вашими ребятами, германцы казнили всех моих близких... Мать, отца, жену и... сыночка. Три годка было ему... Максимкой звали, - замолчал, потом поднял лицо, залитое слезами.
– Как лягушонка, штыком наколол фашист проклятый и в горящий дом бросил!.. Как же мне жить после этого?.. А тут еще этот позор! Товарищ комиссар!
– Он глянул на меня. Потом с мольбой снова посмотрел на командира отряда.

Бесконечно долгий месяц мы думали, что этот человек виновен в том, что наши ребята не дошли до линии фронта, не вынесли раненого товарища и не доставили ценные разведывательные материалы. Как поступить с ним?

– Михаил Константинович, - прокашлявшись, заговорил приглушенным от волнения голосом Мельников.
– С детских лет я знаю Никанора. И его семью знал. Он был у нас в отряде на хорошем счету. Только поэтому я и рекомендовал его проводником. Кто ж знал, что с ним случится такая беда? Кто не ошибается? Ошибся мужик, подумал, что ребята перешли дорогу... Трухнул и не проверил.

Никанор прижал руки к груди, заговорил сбивчиво и быстро:

– Я искал их, когда набрался сил. Не раз возвращался к тому месту, где отстал. К самой насыпи подползал... Германцы стреляли... Я убег... Утром снова приходил, но не нашел... Вы мне не верите?.. Тогда расстреляйте!.. Убейте, как иуду!.. А то...

Он закрыл лицо кепкой, заплакал.

– Москва слезам не верит!
– строго сказал капитан.

Но я видел, что глаза у капитана Бажанова подобрели. И облегченно вздохнул.

– Ладно... Иди к ним, - сказал командир отряда, кивая в сторону, откуда неслись веселые голоса.
– Если они примут тебя в свою компанию, я не возражаю. Обратись там к Голохматову. Иди!

Никанор встал, поправил пояс на старой, во многих местах заплатанной суконной гимнастерке, надел кепку, вытер глаза, глухо сказал: