Там помнят о нас
Шрифт:
По указанию Крылова минеры подвешивали тяжелые кубические заряды тола к наиболее уязвимым участкам моста. Работали без рукавиц. Голыми руками хватались за металлические конструкции, оставляя на них куски сорванной кожи. Скрипели зубами от боли, но терпели. Торопились.
Павел Маркин и Иван Мокропуло охраняли подходы к мосту. Крылов, еще раз тщательно все проверив, поджег запальную трубку. Послушал секунду, хорошо ли горит бикфордов шнур, кубарем скатился с насыпи.
Дрогнула земля. Грохот взрыва слился с перекатистым эхом.
Мощная взрывная
Длинно заговорили вражеские пулеметы. В небе повисли осветительные ракеты, от которых стало светло как днем. Лыжники бежали гуськом, торопясь уйти в безопасное место. Но все-таки угодили под град пуль.
— Ползком!.. Маркин, резани-ка его! — приказал Голохматов.
Несколько очередей из автомата заставили вражеский пулемет замолчать. Однако минуты через две он снова застрочил. Но минеры уже успели проскочить и скрыться в овраге.
— Все целы? — беспокоился Николай Голохматов. — Пашка?.. Иван?.. Жора?.. Ананьев? — с тревогой выкрикивал он товарищей, еле переводя дыхание.
Ответить уже не было сил. Четырнадцать часов находились минеры на лютом морозе, без еды, без отдыха, в сильнейшем нервном напряжении.
— Давай, ребята, давай! Оторвемся от фрицев, тогда отдохнем! подбадривал их командир.
На ходу раздал остатки шоколада, ребята попытались есть. Потрескавшиеся губы кровоточили, опухли. А Крылов выглядел бодрым, даже шутил:
— Нажмем, спортсмены!.. Забыли, что в запасе у нас второе дыхание!
За этот поход Владимир Крылов награжден орденом Красного Знамени.
Непредвиденные задержки
Предложенный Крыловым метод „транспортировки“ грузов хотя и оказался реальным, однако сильно замедлял движение отряда. Сняли с лыж максимум людей и подремонтировали волокуши. Предстояло форсировать высокую насыпь железной дороги и шоссе. Донесся близкий гудок паровоза…
Снова пошли.
Совсем рядом была железнодорожная магистраль Смоленск — Витебск. Выслали вперед разведчиков, сами залегли. В маскхалатах, прижавшиеся к насту, лыжники уже с трех-четырех метров были не видны — сливались с фоном заснеженной местности. Некоторые совсем не двигались, мелкий снежок припорошил их. „Неужели спят?“ — подумал я и коснулся рукой ближайшего ко мне.
— Спишь?
Человек вскинул руку в огромной рукавице, помахал ею отрицательно.
Мы все представляли, какая сложная задача стоит перед отрядом — сильно охраняемую железную дорогу надо было пересечь так же, как и линию фронта: без единого выстрела и без потерь.
Долго лежали в снегу близ насыпи. Прошло еще два поезда. На платформах горбилось что-то большое, накрытое брезентами. Через щели в окнах пассажирских вагонов пробивались чуть видимые полоски света. Из брюха паровоза сыпались жаркие искры: кочегар шуровал в топке. „Вот бы долбануть!“ — невольно подумал я и вздохнул. Было очень жаль, что вражеский эшелон уходит невредимым. Но мы не могли оставлять следов: преждевременная диверсия на „железке“ могла привести к большой
Промежутки между поездами — десять-двенадцать минут. За это время нам надо было подойти к насыпи и, перевалив через нее, исчезнуть в лесу, что темнел по ту сторону.
Наконец возвратился Голохматов с разведчиками. Он доложил, что железная дорога охраняется парными патрулями. Охранники не стоят на месте: то расходятся, то сходятся на участке около двухсот метров. Встретившись, стоят две-три минуты спиной к ветру, курят. Вдали маячит какая-то вышка, видимо, сторожевая, пулеметная.
— Будем снимать охрану? — спросил Голохматов Бажанова и меня.
— А вдруг поднимется шум? — вопросом на вопрос ответил Бажанов.
Голохматов понимающе кивнул:
— Значит, с охраной связываться не следует… Нет ли скрытого пути к насыпи?
— Есть небольшой участок. Густые кусты почти вплотную подходят к насыпи. Скрываясь за ними, можно приблизиться к железной дороге незаметно. Место вполне подходящее. Только высоковато.
Отряд разделился на три равные группы, чтобы лучше маневрировать при переходе. Подтянулись к кустарнику. Ждали, пока патрульные скроются в вихрях метели, которая крутила и бесновалась, как и вчера.
— Пошли!
Передние осторожно поползли вверх по склону насыпи высотою 20–25 метров и крутизною до семидесяти градусов. Поднялись метров на десять. Им бросили конец веревки от волокуши. И та медленно поползла вверх… Как вдруг кто-то сорвался, сбил с ног соседа. А тот второго. И вместе с грудами снега и волокушей все скатились вниз. Снова начали подъем, но опять неудача.
— Действительно, высоковато. Лестницу бы сюда… — невольно сказал я.
Но кто-то уже сообразил, что надо делать. Несколько человек рванулись вперед, принялись ногами делать ступени, и получилась лестница! Цепочкой растянувшись по ней, быстро подняли волокушу на насыпь, протащили через рельсы.
Так переправили несколько волокуш. Командир отряда ушел вперед с разведчиками. Вдруг раздался условный свист: „Внимание!“
Ко мне подбежал Моргунов, сообщил:
— Товарищ комиссар, поезд!
Матовое пятно паровозного фонаря быстро наползало на нас. Отряд оказался разделенным надвое: большая часть ушла с командиром вперед, меньшая — осталась со мной.
— Все от насыпи! Зарыться в снег!
Упав в снег, мы не видели вражеского эшелона: он шел высоко над нами, но ясно ощущали дрожь земли…
Не успел смолкнуть стук колес на стыках рельсов, как по насыпи к нам скатился Галушкин, за ним еще кто-то.
— Как вы тут? — спросил он.
— Пока все в порядке. А как наверху?
— Патрульных не видно. Надо спешить.
Мы взяли оставшиеся волокуши и двинулись по ступеням на полотно. Перевалили наконец через путь, соединились с первой частью отряда и скрылись в лесу. У железной дороги остался только Моргунов с тремя автоматчиками, чтобы замести следы, а в случае опасности — прикрыть отход отряда огнем.