Там внизу, или Бездна
Шрифт:
Карэ готовил суп, какой-нибудь простой салат и угощал сидром. Чтобы не вводить его в траты, они приносили с собой вино, кофе, водку, десерт и притом с таким расчетом, чтобы остатки их приношений покрыли расход на суп и жаркое, которых Карэ с женой хватило бы на несколько дней, если бы они обедали одни.
— Сегодня — вот что! — сказала жена Карэ, разливая сотрапезникам красноватый суп, сверху подернутый коричневым налетом и унизанный жирными пятнами топазового цвета.
Суп был крепкий, питательный, но вместе с тем и изысканный, от вареных куриных потрохов получивший особую тонкость вкуса. Все молчали, занятые
— Как раз время повторить любимую поговорку Флобера: так вкусно нельзя пообедать в ресторане, — заметил Дюрталь.
— Не будем нападать на рестораны, — ответил де Герми, — они дают совершенно особое наслаждение людям, умеющим наблюдать. Слушайте, что случилось со мной два дня тому назад: возвращаясь от больного, я зашел в одно из таких учреждений, где человек за три франка имеет право съесть суп, два блюда по выбору, салат и десерт.
В ресторане этом, в который я захожу приблизительно раз в месяц, бывают постоянные посетители, люди хорошо воспитанные и требовательные — зажиточные офицеры, члены парламента, чиновники.
Изнемогая над отвратительной камбалой под хлебным соусом, я рассматривал сидевших около меня завсегдатаев и нашел, что они удивительно изменились со времени моего последнего прихода. Одни похудели, другие сделались одутловатее. У некоторых глаза были очерчены синевой и ввалились, у других под глазами появились красноватые мешки. Люди тучные пожелтели, худые позеленели.
Очевидно, забытые яды Exili, страшные варева, изготовлявшиеся в этом доме, медленно отравляли его посетителей.
Вы, конечно, поймете, что я заинтересовался этим, восстановил в своей памяти учение о ядах и, старательно проверяя себя за едой, открыл следующее — отвратительные приправы, насыщенные толченым углем и дубильной кислотой, скрывали вкус гнилой, отравленной трупным ядом рыбы.
Говядина скрывалась подливками, пряталась под соусами грязного цвета, вина были подкрашены фуксином, благоухали жженой пробкой, были сдобрены патокой и гипсом!
Я обещал себе заходить туда каждый месяц, чтобы наблюдать гибель всех этих людей!..
— О! — вставила госпожа Карэ.
— Однако ты тоже не чужд сатанизма! — воскликнул Дюрталь.
— Знаете, Карэ, он теперь у цели, хочет беседовать о сатанизме, не давая нам даже передохнуть. Положим, я обещал ему, что мы поговорим у вас сегодня вечером об этом, — и, отвечая на удивленный взгляд звонаря, он пояснил: — Вчера Дюрталь, который, как вам известно, работает над историей Жиль де Рэ, объявил, что он всесторонне изучил культ дьявола в средние века. Я спросил его, знаком ли он с сатанизмом современности. Он засмеялся, усомнившись, что теперь совершаются такие действа.
— К сожалению, это чистейшая правда, — подтвердил угрюмо Карэ.
— Но сначала позвольте мне задать де Герми один вопрос, — сказал Дюрталь. — Ответь без шуток, спрячь на минуту твою всегдашнюю затаенную усмешку, отвечай откровенно: да или нет, веришь ты в католицизм?
— Он, — воскликнул звонарь, — он хуже неверующего! Он — еретик!
— Дело в том, — объяснил де Герми, — что меня влечет манихейство, и я склонился бы к нему, будь у меня хотя какая-либо ода. Манихейство — одна из древнейших и простейшая религия. Во всяком случае он лучше всего объясняет мерзостный смрад нашего века.
Начало зла
— Но манихейство невозможно! — воскликнул звонарь. — Немыслимо одновременное бытие двух бесконечностей!
— Все немыслимо пред доводами разума. Начните исследовать католическую догму, и, будьте спокойны, вся она сейчас же рухнет! Доказательство возможности одновременного бытия двух бесконечностей я вижу в том, что идея эта недоступна человеческому разуму и относится к числу тех, о которых говорит Эклезиаст: «Не исследуй более Высокое, чем ты, ибо есть много вещей, относительно которых доказано, что они превосходят силы человеческого разумения».
Уже одно то, что манихеизм был утоплен в волнах крови, указывает на его достоинства. В конце XII века сожжены были тысячи альбигойцев, исповедовавших это вероучение. Я не решусь, впрочем, утверждать, что манихейцы не извращали никогда своей религии, что они не служили дьяволу! — Но в этом я не на их стороне, — мягко прибавил он после молчания, выждав, пока госпожа Карэ, вставшая, чтобы переменить тарелки, не вышла, чтобы достать жаркое. — Пока мы одни, — продолжал он, проследив, пока она не скрылась на лестнице, — я могу рассказать, что совершали они. Один замечательный человек по имени Пселл сообщает нам в своей книге, озаглавленной «De operatione Daemonum», что перед исполнением своих обрядов они вкушали…
— Какой ужас! — воскликнул Карэ.
— О! Так как они причащались под обоими видами, проделывали вещи и похуже, — продолжал Герми. — Они убивали детей, смешивали их кровь с золой и тесто это, разведенное в питье, представляло собой вино причастия.
— Ого! Но это подлинный сатанизм, — сказал Дюрталь.
— Как видишь, друг мой, я иду тебе навстречу.
— Я уверена, что де Герми опять угощал вас страшными рассказами, — пробормотала госпожа Карэ, внося блюдо с куском мяса, обложенного овощами.
— Вовсе нет! — защищался де Герми.
Они засмеялись; Карэ нарезал говядину, жена его разлила стаканам сидр, а Дюрталь откупорил банку с анчоусами.
— Боюсь, не переварилась ли она? — начала г-жа Карэ, которую говядина интересовала больше, чем действа того мира, и прибавила знаменитое изречение хозяек:
— Говядина плохо режется, когда хорош суп.
Мужчины возражали, утверждая, что мясо не жесткое и не переварилось.
— Возьмите анчоус и немного масла, господин Дюрталь.
— Послушай, жена, угости нас красной капустой, которую ты приготовила, — попросил Карэ. Бледное лицо просветлело, а большие собачьи глаза увлажнились. Очевидно, он чувствовал себя счастливым, наслаждался, сидя за столом в обществе своих друзей, в уютной теплой комнате своей колокольни.
— Опорожняйте же ваши стаканы, господа, вы ничего пьете, — угощал он, подняв кувшин с сидром.
— Итак, ты утверждал вчера, де Герми, что сатанизм никогда не прерывался со времен средневековья, — заговорил Дюрталь, желавший скорее навести беседу на мучивший его вопрос.