Там внизу, или Бездна
Шрифт:
Потому-то молчала церковь. И, однако, от Рима не могло укрыться, как страшно растет в наши дни инкубат в монастырях!
— Это доказывает, насколько тяжко воздержание в одиночестве, — вставил де Герми.
— Нет, отсюда следует главным образом, что души слабы и утратили дар молитвы, — возразил Карэ.
— Как бы там ни было, но чтобы вполне посвятить вас, господа, в сущность дела, я разделю людей, подверженных приступам инкубата и суккубата, на два разряда. В первый входят лица, непосредственно и по доброй воле посвятившие себя общению с демонами и бесовским
Второй разряд состоит из людей, на которых напускают бесов колдовством. Людей этих множество. Особенно часто встречаются они в монастырях, на которые, как известно, устремлены усиленные приступы дьявольских сообществ. Обычно жертвы эта кончают безумием. Ими кишат сумасшедшие дома. Врачи и даже большинство священников не подозревают причин их умопомешательства, которое в общем исцелимо. Один знакомый мне кудесник спас многих заколдованных, которые стенали бы без него под пыткой холодных душей! Он владеет тайной каких-то окуриваний, порошков и заклинаний, начертанных на листе древнего пергамента, трижды благословляемого и носимого в виде амулета. И, уверяю вас, этим он почти всегда исцеляет страждущих!
— Один вопрос, — обратился к нему де Герми. — Скажите, бодрствует женщина или спит, когда приемлет посещения инкуба?
— Здесь необходимо различать. Если женщина не заколдована, если она по доброй воле пожелала вступить в связь с духом нечистым и порочным, она всегда бодрствует, совершая действо любострастной плоти.
Если, наоборот, женщина стала жертвой колдовства, то грех овладевает ею или во сне, или же в полном сознании, наяву, но в последнем случае она погружается в оцепенение и не в состоянии обороняться. Могущественнейший из заклинателей нашего времени, человек, достигший глубоких дознаний в этой области, доктор теологии Иоганнес рассказывал мне, что ему удавалось спасать монахинь, которых непрерывно без роздыху насиловали инкубы в течение двух, трех, даже четырех дней!
— Я знаю этого священника, — отозвался де Герми.
— Так же ли совершаются любострастные акты, как в действительности? — спросил Дюрталь.
— И да, и нет. Бесстыдство подробностей налагает узду на мой рассказ. Но даже то, что я могу открыть вам, достаточно необычно. Итак, знаете ли, существенный орган инкуба раздваивается и в тот же момент проникает в два отверстия. Прежний, вытянувшийся и ставший похожим на ответвление вил, действует законной дорогой, а другой в то же время поражает жертву в рот… Представьте теперь, господа, как укорачивают подобные действа жизнь, охватывая все человеческие чувства!
— Вы уверены в подлинности этих явлений?
— Безусловно!
— Есть у вас какие-нибудь доказательства? — отважился наконец спросить Дюрталь.
Помолчав, Гевенгэ ответил:
— Вопрос слишком важен, и рассказал я уже достаточно много, чтобы не убояться договаривать до конца. Я не сумасшедший, не подвержен галлюцинациям. Но когда мне случилось однажды ночевать в
— Каноник Докр, — бросил де Герми.
— Да. Я не спал. Светало. И клянусь вам, что мне явился суккуб, осязаемый, телесный, упорный. По счастью, я вспомнил заклятия против наваждения, что не помешало впрочем… Еще в тот же день устремился я к доктору Иоганнесу, о котором я вам говорил. Он сейчас же — и, надеюсь, навсегда — рассеял опутывавшие меня чары колдовства.
— Не будет нескромностью спросить вас, каков был вид инкуба, натиски которого вы отразили?
— Обычный вид нагой женщины, — запинаясь, ответил астролог.
Любопытно было бы, если бы суккуб попросил подарка… на перчатки, подумал Дюрталь, кусая губы.
— Не знаете ли, что сталось с этим страшилищем Докром? — спросил де Герми.
— Нет, храни меня Господь. Говорят, что он теперь на юге, в окрестностях Нима, где он жительствовал раньше.
— Но объясните мне, наконец, каковы дела, совершаемые этим аббатом? — воскликнул Дюрталь.
— Каковы дела! Он вызывает дьявола, кормит белых мышей освященными облатками, его кощунственная ярость так сильна, что на подошвах ног он вытатуировал изображение распятия, чтобы всегда иметь возможность топтать Спасителя!
— Знаете что, — проворчал Карэ, большие глаза которого засверкали, а щетинистые усы оттопырились кверху. Знаете, будь сейчас здесь, в моей комнате, это чудовище в образе священника, клянусь, я пощадил бы его ноги, но он пересчитал бы у меня ступени лестницы своею головой!
— А черная месса? — допрашивал де Герми.
— Он служит ее вкупе с женщинами и презренными людьми. Наряду с этим его открыто обвиняют в обманном присвоении наследств, видят в нем виновника загадочных смертей. К сожалению, закон не карает святотатство, а правосудие бессильно против человека, который напускает болезни издали, убивает медленными ядами, которых не обнаружит никакое вскрытие!
— Современный Жиль де Рэ! — воскликнул Дюрталь.
— Да, менее дикий, менее прямодушный, более лицемерный жестокий. Он, конечно, не закалывает людей, нет, он только околдовывает или внушает им мысль о самоубийстве. Я уверен, он в совершенстве владеет причудливой силою внушения, — заметил де Герми.
— Можно ли внушением заставить жертву пить понемногу назначенный ей яд и скрыть его медленное действие под видом усиливающейся болезни? — спросил Дюрталь.
— Несомненно. Современные врачи, которые так любят стучаться в открытую дверь, вполне признают возможность таких явлений. Опыты Бонн, Лижу а, Либо и Бернгейма достаточно убедительны. Возможно совершить убийство, оставаясь в стороне, внушив преступление кому-либо другому, и исполнитель даже не почувствует, что творит чужую волю.
Его прервал Карэ, сидевший в раздумье, не слушая беседы о гипнозе:
— Я думаю об одном, думаю об инквизиции: в существовании ее скрывался неоспоримый смысл, лишь она могла бы покарать этого порочного священнослужителя, отлученного церковью.