Там за облаками
Шрифт:
Маргошка подтверждала опасения сестры. Она доросла до пятнадцати лет и весла самостоятельную политику. Для начала свела крепкую дружбу с сестрой Болека и влюбилась в Закревского. Со свойственным её поколению бесстыдством проявляла инициативу, вела на Славку загонную охоту, чуть не еженедельно назначая ему свидания. Маша ахала и возмущалась, читала младшей сестре лекции о чести, достоинстве и гордости, необходимых молодой девушке. Маргошка хихикала. Утверждала, что под лежачий камень вода не течёт, и продолжала баловать себя свиданиями с Закревским. Славка, к недоумению Маши, великодушно ходил к Маргошке
– Не боись!
– Маргошка, сравнявшаяся в росте с сестрой, покровительственно похлопывала её по плечу.
– Подумаешь, пару раз целовались. Он способен только о тебе говорить, на остальное его не хватает. Импотент уже, наверное.
– Господи, Маргошка! Где ты таких слов нахваталась? Тебе их по возрасту знать не положено.
– Проснись, Маша, - дразнила её сестра.
– На дворе восьмидесятые годы двадцатого века, не девятнадцатого.
– Ты допрыгаешься, - обещала Маша.
– Я молчу, молчу, а потом всё маме расскажу.
– Ой, напугала. Я вся дрожу. О чём расскажешь-то?
– насмешничала сестрёнка.
– Не было у нас ничего. Не поддаётся он на мои провокации.
– Ещё не хватало, - сердилась Маша.
– Очень хорошо, что не поддаётся.
– Слушай, Маш, - у Маргошки снова вспыхивали издевательские искорки в глазах.
– Как ты принимаешь подарки?
– С благодарностью, - терялась Маша, не понимая, куда клонит сестра.
– Научи, а?
– Чему? Подарки принимать? Ну, улыбаешься, спасибо говоришь.
– Не то. Так и я умею, и все.
– Тогда я не знаю, о чём ты.
– Стас в прошлый вторник сказал мне, что никто не умеет принимать подарки так, как ты. Поэтому ему хочется делать тебе подарки ещё и ещё.
Ах, вот о чём речь. Маша пожала плечами, притворившись непонимающей. Славка не стал объяснять Маргошке, всё равно она не поймёт. Ну и Маша не будет. Смысла нет. Для начала надо уяснить, что подарки бывают разными. Стремление человека сделать тебе приятное - уже подарок. Обычная прогулка по дворам микрорайона может превратиться в бесценный дар. Или не превратиться. Зависит от твоего восприятия, от твоей системы ценностей. Идею легко растолковать и пятнадцатилетней девочке, но в душу эту идею вложить невозможно. Как невозможно удачно имитировать радостный блеск глаз, счастье, бьющее изо всех пор при получении очередного "подарка".
Памятуя о некоторых высказываниях Маргошки, Маша, разумеется, не могла себе позволить обратиться к Славке за утешением. Обещание обещанием, а плевать человеку в душу, да к тому же человеку, близкому и дорогому для твоего сердца, просто преступление. Она терпела, сколько могла.
Как-то позвонил Вернигора, поинтересовался, куда обе девушки запропастились. Поделился разными незначительными новостями. Работая под дурака, вытянул из неё, насколько ей сейчас плохо. Не физически,
– Знаешь, кто лучший в мире утешитель?
– Карлсон, - моментально откликнулась Маша, про себя подумав, что Славка.
– Не, лучший в мире утешитель - вечер с друзьями. Собирайся и приезжай сейчас к Болеку. Посмотрим футбол, пивка попьём.
– Я пиво не пью, - отказалась она.
– А мы тебе винца купим, сладенького.
– И пирожных полдюжины.
– Это по-нашему сколько?
– Шесть штук.
– Не растолстеешь?
– Да вы разве позволите? Почти всё сами и слопаете.
С того дня и повелось. До сессии по субботам Маша тихо напивалась в компании друзей, постепенно приобщаясь к пиву. Остановить её было некому. Татьяну где-то носили черти, дома никогда не застанешь. Появлялась она редко, ненадолго, на расспросы отвечала уклончиво.
Сессия заставила очнуться, прочухаться немного. На лето они обычно с ребятами расставались. Парни под водительством Славки отправлялись на юга за курортными романами. Девчонки катались друг к другу на дачи, гуляли по Москве, пролёживали бока в пляжной зоне Левобережья и Серебряного бора. Маша рассчитывала на летний отдых от пьянок в обществе друзей. Славка в субботних посиделках участия не принимал, она за апрель и май его ни разу не видела. Ребята объясняли, мол, у него куча неприятных хлопот, каких именно - не уточняли, уходили от прямых ответов. Но отсутствие в компании Закревского вовсе не означало его полной неосведомлённости в том, как стремительно Маша теряет лицо. Ей не хотелось с ним встретиться. Он ведь обязательно откомментирует недостойное поведение девушки, со стыда сгоришь. Потом когда-нибудь, позже встретятся, лучше осенью.
Встретиться им пришлось раньше. Заехал Вернигора, попросил чаю с клубничным вареньем. Чаёвничая, поставил в известность:
– У Стаса отец умер. Скоропостижно.
Маша онемела, замерла, не донеся ложку с вареньем до рта. Славка отца обожал, преклонялся перед ним и старался во многом подражать. Мама её, неосведомлённая о некоторых сторонах жизни Закревского, напротив, заинтересовалась:
– Отчего умер?
– От инфаркта, кажется. Я в таких делах не разбираюсь.
– Молодой?
– Сорок два года.
– Ой, какой молодой, жить ещё и жить. Болел, наверное?
– Не-а, пришёл домой, стал в прихожей ботинки снимать, схватился за сердце и упал. Анастасия Михайловна подбежала, а он уже того... не дышит. В минуту умер, представляете? Маш, ты куда?
– Звонить Славке, - крикнула девушка из прихожей.
– Не надо. Ему сейчас не до тебя. Сама должна понимать. И ездить к нему не надо. Я тебе это, как его лучший друг, говорю. Всё равно мы сейчас тебя к нему не подпустим.
– Кто это мы?
– с неприязнью спросила Маша, вернувшись к столу.
– Ты, Лёлек с Болеком, Казимирыч?
– Ну, вот видишь, без подсказки догадалась. Пойдём лучше погуляем.
– Куда?
– Маша невидяще смотрела на его простое и симпатичное в этой простоте лицо.
– Да хоть к вам в парк. Я при тебе эту неделю неотлучно буду. Меня ребята приставили на случай твоих выбрыков.
Пожаром полыхнула в её душе злость. Опять они ей указывают, опять роль господа бога на себя берут.