Там, за поворотом…
Шрифт:
– Прямо, Воронушко, бороздой! Хорошо, милый.
– Пошёл прямо! Прямо! – командовал Гаврил.
И опять звонкий детский голосок звал и уговаривал уставшую, запыхавшуюся лошадь идти прямо и бороздой.
Вечером всё семейство и приглашённая Галина сели за праздничный стол. Слышались шутки, смех. После тяжёлой, но сделанной работы приподнятое настроение заметно было у всех. Дед Гаврил прямо светился от удачно завершенного дела и с благодарностью поглядывал на девчушку. Поев мясных щей с пирогом, стали пить чай из самовара, разломили творожную сладкую, сметанную рогулю –
– «Воронушко, прямо!» – рассмеялся, припомнив, дед Гаврил. – А я думал, не выдержишь, эдакая-то хрупкая, коня не удержишь. Да и конь-то норовистый, а тебя слушается. Надо же, вчера этот конь у Пешковых ни в какую не шёл, а сегодня у нас тридцать соток вспахал! Уверял меня конюх, что конь-то с характером, да видно понравилась ему Галина-то… Ишь, не верил я, что вспашем на нём сегодня. Хохотали мужики, какого коня мне пахать дали, подшучивали, что плуг землёй не начищу, а я теперь плуг на обозрение выставлю. Вот, точно – на дровяник закину, пусть-ко посмотрят, как блестит.
Назавтра, часов в девять, мимо Гаврила, курящего на завалине, угрюмо вёл Воронка дальний сосед, Пешков Василий.
– Здорово, Василий, – поздоровался Гаврил.
– Здорово, – хмуро ответил тот.
– Что невесел? Что меж ног ты голову повесил? Али конь не нравится?
– Опять эту скотину дали. Снова постромки порвёт, огород вытопчет, и толку не будет никакого! – возмущённо проговорил сосед.
– А ты вон к моей соседке приверни да дочку её проси помочь, авось на Галине и вспашешь. Вчера я попросил один раз до края довести, а она весь огород выдюжила – ходит да коня водит.
Выпросил Василий Галину у матери. Начали пахоту у Пешковых. Всё так же: корзины по краю пахотного участка с пророщенной картошкой, пришли помочь соседи, суетились домочадцы – но пахота не шла, конь упрямился. Галина уговаривала его, гладила по могучей шее. Воронко вроде и соглашался, начинал ходить, но после злых окриков Василия выходил из борозды. Галинка выбилась из сил, а тут ещё, при очередном развороте на краю поля, Василий огрел коня витнём. От неожиданности конь дёрнулся и больно стукнул оглоблей в плечо Галину, та покатилась в траву. Бабы ойкнули, потом забранились на Василия наперебой:
– Убьёшь девку-то! Зачем бьёшь коня, ведь пашет потихоньку? Да и Галина старается, никто боле с этим конём не совладает!
Гале помогли встать, слёзы текли по её щекам, на плече – ссадина с кровоподтёком.
– Ну, как ты? Можешь идти? Поди-ко домой. Пусть сам пашет. Ишь, выдумали на ребёнке, на девчушке пахать! – слышались разговоры сердобольных старушек.
– Да и впрямь! У нерадивого хозяина всё не так: и конь плох, и работники – то стары, то малы, – раздался зычный голос с другого конца огорода.
– Гаврил пришёл, Гаврил пришёл, – послышались голоса.
– Беспокоится за коня или за Галинку, али так проходил, видит, что не клеится пахота-то, – переговаривались меж собой бабы.
Гаврил подошёл к шмыгающей носом Галине.
– Ну, что? Витня-то ещё не получила? Не реви, не последний огород пашешь, хороший коневод из тебя выйдет. И вообще ты молодец! Да и
Разнуздал Воронка Гаврил и дал ему ломоть хлеба, видимо, заранее приготовил угощение коню, беспокоился всё утро, как походит строптивый конь в неумелых руках раздражительного хозяина. Галина подошла к Гаврилу Николаевичу, как бы под защиту:
– Он, Воронко-то, не нарочно… Он хочет, а дядя Вася не даёт. Замотал вожжи на ручки плуга, и Воронку идти некуда, вожжи его назад тянут… Я уговорю, конь пойдёт, а дядя Вася надёргивает то влево, то вправо, вот и не можем.
– Ну-к, Галина, ставь Воронушку в борозду. Так, пошли, милые! Давай, с Богом… Бороздой! – взявшись за плуг, скомандовал Гаврил.
Потянул конь, напрягся, раздул от тяжести ноздри, выгнул шею дугой. Земля из-под плуга полилась блестящим пластом, словно чёрная атласная лента. Народ зашевелился: кто по борозде идёт с полными вёдрами картошки, кто накладывает из больших коробов в пустеющие вёдра. Те, кто занят посадкой, через каждый шаг наклоняются и суют картошину в мягкую землю так, чтобы не попала под ноги коню, когда он вновь этой бороздой пойдёт, заваливая новым земляным пластом посаженную ровными рядами картошку. Иные помощники подносили золу и сыпали поверх посаженной картошки.
Воронко, тяжело дыша, усердно пахал. Галина всё ходила рядом с конём, помогая ему понять команды пахаря.
– Ну, вот, а вы говорите, конь не сноровистый, – проговорил Гаврил, выезжая со вспаханного участка на луговину. – Пахать надо умеючи, не задёргивать коня и самому быть спокойным, уверенным в своём мастерстве. Вот сейчас надо коню отдохнуть минут тридцать, потом дать овса или хлеба, одним словом, подкормить – и вновь в борозду. Василий, ты сейчас попробуешь при мне пахать.
Отдохнувшего коня вновь поставили в борозду, и теперь уже Василий Афанасьевич, по научению Гаврила, пахал свою землю строптивым Воронком.
Вечером, после посадки у Пешковых, измученная Галинка спала крепким детским сном, изредка постанывая во сне, наверное, болело пораненное плечо. В дверь тихонько постучали. Мать Галины вышла на крыльцо узнать, кто пришёл. Там стоял Василий Афанасьевич.
– Где Галина?
– Спит. Видно, сильно устала.
– На плечо не жаловалась?
– Болит. Во сне и то стонет.
– Я вот тут снадобье принёс, бабка моя дала, ты, Марфа Павловна, помажь ей, полегчает. А вот ещё мясца вам на супец и молока бидончик, уж больно девчонка у тебя терпеливая и выносливая. Ведь вспахали весь огород. И загоны отпахали, и оторы [28] сделали, вижу, что уморилась, а коня не покидает…
28
Отор – отдаленное пастбище.