Тамо далеко (1941)
Шрифт:
Всю ночь я насиловал память и корябал схемы, обобрав комиссара на бумагу и карандаши. Не знаю, как у всех, а у меня лучше получается вытрясать застрявшее в мозгах, если я рисую или записываю обрывки мысли. К утру вымучил нечто вроде наставления, и провалился в сон, в котором пошел записываться на курсы программистов и очень тщательно выспрашивал все нюансы обучения. Опять прошлое/будущее, опять очень детально, вплоть до запахов, но досмотреть не дали. Разбудил меня Марко, умылись и облились холодной водой, привели себя в порядок насколько возможно и после завтрака вместе с Бранко
Как там в одной песне пелось, «В экипаж мне дайте пьяниц и развратников, кумача немного со стола начпо, искупим провинности мы делами ратными…» — вот примерно так и выглядело мое воинство, а хороший боец всегда щеголеват. С виду список прегрешений не определить, но какой командир толкового бойца отдаст неизвестно кому? Подарочек, ити его.
Тело Сабурова никаких неудобств от бессонной ночи не испытывало, чего не сказать о моем разуме и это наверняка отражалось на роже — стоило мне обвести партизан скептическим взглядом, как они подобрались и крепче ухватили оружие.
Но я ошибся, это не мой геройский вид так подействовал. Кумача со стола начальника политотдела не дали, зато на такое важное дело, как формирование штурмовых групп, приперся сам комиссар и задвинул речь. Бойцы слушали, а у меня сводило скулы, слишком уж Мило упирал на коммунистические догмы, революцию и священный долг умереть за освобождение родины.
Когда он закончил, я шагнул вперед, глядя исподлобья на людей, которыми мне предстоит командовать и которые не горят желанием подчиняться неведомому юнцу.
Ну что ж.
— Здраво, другове борцы! — гаркнул я так, что с крыш сорвались птицы.
Передняя шеренга покачнулась, но устояла.
— Здраво… — вразнобой ответил строй, кто-то даже приветствовал меня «Добар ден».
— Плохо. Отвечать всем вместе, «Здраво, друже команданте!». Еще раз. Здраво, другове борцы!
— Здраво, друже команданте! — не сказать, что молодецки, но в первом приближении годится, тем более, что Бранко и Марко ответили четко.
— Командование отряда назначило меня инструктором ударных групп. Поскольку я не коммунист, я скажу поперек комиссара — умереть, даже за родину, дело нехитрое и более того, дурацкое.
Мило начал открывать рот, но я его опередил:
— Мы должны выжить и освободить Югославию. А помирают пусть немцы, усташи и прочая сволочь.
По строю прошла волна одобрения.
— А чтобы мы выжили, а наши враги сдохли, надо много знать и уметь. Как говорил великий русский полководец Суворов, тяжело в учении — легко в бою! Это и будет нашим девизом. И помните, я с вас не слезу, пока своего не добьюсь.
— Этот да, — донеслось из второго ряда, — этот может…
— Кто там в строю разговаривает? Покажись!
Вперед высунулось лицо, с которым не стыдно болеть за «Динамо» или «Зенит» — наполовину белое, наполовину синее. Да, неслабо я вчера Глише выписал, вон как опух… Зато нынче что он, что Небош сомнений во мне не испытывают.
— Друже комисар! — звонкий молодой голос заставил нас обернуться.
Вчерашние марковы приятели, числом десять штук.
— Разрешите нам тоже!
Ох тыж елкин корень… Дети же, чистые дети! Ну
Комиссар поиграл желваками, но я подсуетился:
— Мне нужны помощники, инструкции размножать. И бумаги побольше.
Услышав про бумагу, Мило аж перекосился — я уже выгреб все запасы, и где достать еще, занимало его куда больше, чем участие ребят в тренировках. Потому он махнул рукой, а я показал довольным мальчишкам место в строю. Как там у Буссенара было, рота молокососов? Вот, все шансы у кадета Сабурова дослужиться до капитана Сорви-головы.
Первый день ушел на отбор личного состава и начальную теорию. С отбором очень помог Бранко и, как ни странно, Глиша с Небошем — они тоже служили в армии и потому имели некоторую подготовку. Отбирали на глазок, по силовым качествам и «по характеристике» — кто как себя показал во время летних боев. Отсеяли не так, чтобы много, но человек пять в минус.
Вечером раздал переписанные и перерисованные таблички с жестами. Ну там, окно-дверь, противник-снайпер, ты-я, понял-перезарядка, трое сбоку-ваших нет и другие полезные сигналы и команды. Ну, насколько я их сумел вспомнить и адаптировать под нынешние условия — вокруг Федерации практической стрельбы тактикульщиков водилось куда больше нормы, таскали всякие журнальчики-книжонки, нахватался.
Пока все простенько, дальше добавим, коли потребуется. Велел всем до утра выучить и засел зубрить сам, чтобы не опозориться. Да так и заснул, уронив голову на стол.
Очнулся уже на рассвете с затекшей ногой, но, как ни странно, выспался — все-таки семнадцать лет это серьезный бонус.
Принял зачет по жестам у трети состава, двух лучших накачал про ответственность и определил экзаменовать остальных, а сам с первой группой приступил к тренировкам.
Штурмовой полосой и полигоном назначили Лесковице, ту его часть, что на задах — амбарчики, мишаны, ягничары, сарайки и прочие хозпостройки. Население предупредили, что будет беготня, крики и кидание камней, назначенных гранатами.
И понеслась.
Какой из меня инструктор бог весть, но любая систематизация подготовки, любое доведение навыков до автоматизма есть благо — в бою думать некогда.
Сперва все показывал медленно, как идти, как стволы держать, как гранаты закидывать, куда смотреть. Потом тройками и двойками — сами, медленно. Потом быстро. Потом вторая смена, первая — физподготовка под руководством Бранко. Ничего сложного в отжиманиях и приседаниях нет, справятся и без меня.
Глиша и Небош старались как бы не больше прочих и я, честно говоря, очень обеспокоился — а чего это они вдруг? При случае расспросил комиссара, заглянувшего посмотреть на наш цирк (а зрителей из отряда набиралось порой несколько десятков), так Мило мне объяснил — жаждут быть пулеметчиками и надеются по такой полезной железке захватить при штурме.