Таможня дает добро

Батыршин Борис Борисович

О паропанке, как и о родственном стиле клокпанк, поклонники которого вдохновляются пружинами, часовыми механизмами и прочими хитроумными устройствами эпохи Леонардо, напоминали и другие экспонаты коллекции мастера Гивса — секстаны, буссоли, амиллярные сферы и другие хитроумные приспособления, названия которых Казаков не знал. Все они были располагались многочисленных ящиках и стеллажах вдоль стен зала; копия же Источника занимала почётное место в центре, на широком, высотой примерно по пояс, дубовом пьедестале. Всё это великолепие освещалось полудюжиной масляных ламп, дававших тусклый оранжевый свет — окон в зале Коллекции не было вовсе, и все это вместе придавало ему облик чего-то среднего между лабораторией сумасшедшего учёного, сокровищницей местного Али-Аабы и средневековым склепом.

Что

ж, как это ни обидно, но экскурсию придётся отложить… Серёга гарантировал полтора, максимум, два часа — и за это время ему предстоит отыскать и вскрыть тайник. А когда его содержимое окажется в рюкзаке — ликвидировать следы взлома так, чтобы владелец ничего не заметил, хотя бы на первый взгляд. Потом — пусть поднимает шум, «Ланифер» будет уже далеко, на другом конце Фарватера…

Здесь таилась проблема, да ещё какая — обнаружив покражу, мастер Гивс вполне может сообщить об этом в Зурбаган, и тогда им обоим придётся отвечать на массу неудобных вопросов. Но — не убивать же старика ради каких-то бумаг, пусть и очень ценных? «Не настолько мы ещё озверели, не превратились окончательно в монстров, готовых лить кровь по любому поводу — сказал Казаков, когда Сергей, вроде бы не всерьёз, в шутку, но всё же предложил этот вариант. — Будем решать проблемы по мере их возникновения, а значит — на очереди взлом тайника, по возможности, скрытный, но уж никак не устранение возможного свидетеля…»

Казаков посмотрел на часы — из отпущенных ему двух часов прошло уже семь минут — закурил, подтащил к пьедесталу лавку и принялся раскладывать на ней извлечённые из рюкзака инструменты. О том, что стоило бы запереть ведущую в зал дверь, или хотя бы подпереть её парочкой сундуков, он не подумал.

Следующие полчаса со всей ясностью продемонстрировали — о незаметном, не оставляющем следов вскрытии, можно забыть. Глубокие щели на бронзовом корпусе оказались такими узкими, что в них не влезал даже кончик ножа; нажатие на многочисленные кнопки и рычажки тоже ничего не дали. Ни головок винтов, ни штифтов, которые можно было бы утопить, чтобы снять одну из боковых панелей, он не нашёл, хотя и осмотрел каждый квадратный сантиметр поверхности в сильную лупу. Оставался единственный вариант — шумный, грязный, не оставляющий ни единого шанса на то, что вторжение останется незамеченным.

Что ж, нет, так нет, не очень-то и хотелось… Казаков выкурил сигарету — надо было унять дрожь в руках, — выбрал подходящий участок на боковой панели так, чтобы, не дай бог, не зацепить один из отчеканенных на бронзе значков. Надвинул на глаза очки-гогглы с кожаными, плотно прилегающими к лицу наглазниками, и потянулся за лежащей на лавке болгаркой.

* * *

Пронзительный визг болгарки забивал все звуки, и потому Казаков не услышал, как от с треском распахнулась дверь, и обернулся только на гневный рык мастера Гивса. И повернулся ровно в тот момент, когда Маячный Мастер ворвался в Зал Коллекции — багровый, свирепый, готовый рвать, метать и сокрушать наглеца, покусившегося на святая святых. На миг в зале повисла тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием да лёгким жужжанием электромотора; Пётр открыл рот для сакраментального «Это совсем не то, что вы подумали!..» — и не успел. Гивс рванул с шеи «собачий» медальон — цепочка лопнула, звенья со звоном покатились по каменным плитам пола, — вскинул кулак с зажатой в нём безделушкой над головой. И каркнул что-то на незнакомом языке. Сквозь пальцы сверкнула красная вспышка, зал наполнился низким звоном, в стенах открылись четыре ниши, и из-за отодвинувшихся дубовых панелей выбрались четыре существа.

…Или… не существа? Морды, бока были составлены из клёпаных бронзовых пластин, четыре лапы блестели гидравлическими цилиндрами и витками мощных

пружин. В глубоких прорезях, заменявших глаза, светило багровым, и отблески отражались на бронзовых полированных клыках, отчего те казались покрытыми кровью. Поначалу механические псы — именно такой термин сразу пришёл Петру в голову, — поначалу двигались несколько замедленно, даже неуклюже, скрипя при каждом шаге — словно разминая свои металлические сочленения, слишком давно пребывавшие без движения. НА с каждым шагом твари — механизмы? — восстанавливали утраченную гибкость; вот они уже разошлись полукругом, охватывая нарушителя с боков. Пётр, наконец, сообразил, что целью готовящейся атаки станет именно он, отшвырнул болгарку и заскрёб ногтями по крышке маузера. Гивс снова каркнул что-то неразличимое — в голосе явственно угадывалось злорадство, — и тут на него со спины обрушился Сергей. Рукоятка зажатого в кулаке пистолетикаударила Маячного Мастера сверху, согласно заветам лейтенанта Таманцева, чуть правее макушки. Герой богомоловского «Момента истины» не подвёл — Гивс мешком осел на пол, медальон из разжавшейся ладони полетел к ногам Казакова.

Впоследствии, когда он в сотый раз восстанавливал в памяти этот эпизод, то так и не смог понять, почему ствол пистолета — длинный, с широкой мушкой на кончике — дёрнулся не навстречу механическим тварям, а в сторону катящегося по полу медальона. Но факт есть факт — знаменитое изделие «Маузерверке» трижды плюнуло огнём, затвор трижды отскочил назад, выплёвывая дымящиеся гильзы 7,63 x 25 мм — и первая же пуля угодила в точности в центр медальона, в оскаленную пасть собаки, изображённой на медальоне. Пуля пробила бронзовый кругляш насквозь и с визгом срикошетила от гранитных плит; простреленный кругляш взлетел на полметра и канул за сундуками с экспонатами.

Следующие три пули Казаков выпустил в ближайшего пса, но те, к его удивлению, не оказали на того особого действия –разве что высекли снопы искр из, покрывающих морду металлических пластин. Все три механические твари замерли, словно разом превратились в бронзовые статуи, и даже кровавый отсвет в щелях-глазницах вроде бы потускнел. В зале повисла давящая тишина, и только над срезом ствола курился прозрачный дымок, сливаясь с плавающими под потолком слоями голубого дыма от сгоревшего металла и сигарет. Ковыряясь с копией источника. Казаков выкурил ихне меньше полудюжины, и запах «Ури Бельграва», которым он набивал свои самокрутки, смешивался с пороховой вонью сгоревшего пороха и запахом горелого металла.

* * *

— Вроде, жив… — я опустившись на колени, перевернул лежащего ничком Гивса и положил ладонь на шею, нащупывая пульс.– Боялся, не рассчитаю, череп проломлю…

Казаков сел прямо на разложенные по скамье инструменты. Ноги, внезапно сделавшиеся ватными, не держали.

— Откуда он вообще тут взялся? Ты же обещал — полтора часа…

— Так полтора и прошло! — Я продемонстрировал циферблат извлечённых из кармана часов. — Удерживал, как мог, не вязать же его было! Ты лучше скажи — как догадался стрелять по медальону? Я, как эти твари повылезали, чуть не обделался от страха!

Казаков посмотрел на неподвижных механических псов.

— Понятия не имею. Вижу — светится, ну и пальнул… А это вообще что такое? Они живые?

— Спроси чего полегче. Мастер Валу, вроде, упоминал о мире, где таких то ли делают, то ли выращивают. Но вывозить их оттуда запрещено правилами Гильдии, это я точно помню.

— Значит, контрабанда?

— Или экспонаты коллекции. Может, они тут уже лет двести стоят?

Может, и так… Сергей поднялся с колен и подошёл к Источнику. От механических псов он старался держаться подальше.

— Как у тебя-то с дела-то? Нашёл что-нибудь?

— Нет, только начал вскрывать боковую стенку, когда вы…

Остаток казаковской фразы заглушил протяжный скрип. Одна из собак — та, в которую стрелял Казаков, — повернула металлическую башку и уставилась на обидчика. В щелях глаз разгорались кровавые огоньки, блестящие поршни, заменявшие механической твари мускулатуру, с шорохом втянулись в цилиндры.

Гр-р-ах!

Гр-р-ах!

Гр-р-ах!