Танцующая для дракона
Шрифт:
Что касается меня, мне Аннэри (шустрая и проворная, улыбчивая девочка двенадцати лет) напоминала о Сарре.
О нем со дня нашей встречи я не знала ровным счетом ничего: Мэррис отказалась мне в этом помочь, чем раз и навсегда провела между нами границу ровных, спокойных и холодных отношений. Вести из казарм сюда не доходили, и неудивительно. Странно было бы, если бы наложницы интересовались хаальварнами, учитывая, что за измену Даармархскому полагалась порка огненными плетьми на глазах у остальных.
Что же касается Даармархского, он больше не
Вообще.
Ни ко мне, ни к кому бы то ни было еще, об этом тоже рассказала Аннэри (служанки шептались об этом каждый день).
— Явилась, — ядовито прошептала Ибри, стоило мне опуститься за стол.
Над которым тут же понеслись негромкие голоса. Девушки, одетые в легкие утренние наряды, перешептывались, просили передать друг другу то или иное блюдо, шутили и смеялись, но между ними и мной словно была стена. Они напоминали пестрых бабочек, рассевшихся каждая на своем стуле, каждая в своем цвете. Кто бы сомневался, что для меня Даармархский определит огненно-красный, такой, что глазам становилось больно, если долго смотреть. Как, в общем-то, и на пламя.
А бабочки и пламя, как известно, уживаются плохо.
Я сделала вид, что увлечена едой, которую служанка тут же положила мне на тарелку. Спросила, не налить ли холодной воды, но я покачала головой. Попытки подружиться или пообщаться с кем-либо из наложниц Ибри пресекла сразу же. От нее за общение со мной могло здорово влететь, поэтому к общению я не стремилась. Коротала дни, гуляя по Верхнему парку: единственно, куда наложницам дозволялось выходить, читала или танцевала, когда никто не видит. До изнеможения, до полного упадка сил, когда не остается мыслей думать о том, как там Сарр.
Пусть разумом я понимала, что с ним все в порядке, но сердце все равно было не на месте. Он взрослый, самостоятельный, он мужчина. Через полтора года сыновья правителей уже начинают принимать решения вместе с отцом, а дети знатных вельмож становятся хаальварнами, самостоятельными воинами, которые в случае военных действий выступают наравне со взрослыми, он все равно оставался для меня младшим братом. Тем, о ком я поклялась заботиться, несмотря ни на что. Тем, из-за кого каждый вечер старательно гнала мысли о том, что мне нужно забыть про гордость и увидеться с Даармархским.
Вот уже вторую неделю после той злосчастной ночи.
— Смотри-ка, она делает вид, что нас нет, — снова голос Ибри.
Я предпочла снова пропустить ее выпад мимо ушей.
Стол располагался в центре роскошной залы, полы которой были выложены узорчатой мраморной плиткой с рдяными прожилками. Стены, возносящиеся ввысь, украшены расписной лепниной и позолотой, огромные арочные окна выходили на океан. В этом крыле все окна выходили либо в парк, либо на океан. На воду я и любовалась, глядя как взошедшее несколько часов назад солнце набирает силу. Впрочем, гораздо красивее океан был на рассвете, над водой плотной вуалью парила дымка, напоминающая густой туман, а после раскаленный добела шар раскрашивал небо в огненные цвета.
— Эй, ты! — грубый
А вот это мне уже совсем не понравилось: вскинув голову я наградила ее таким взглядом, что та непроизвольно вжалась в спинку мягкого стула, с которой свисали пушистые кисточки.
— Не бойся, Риффа, — насмешливо произнесла Ибри. — Она ведь у нас иртханесса… лишенная силы. Тебе ничего не грозит.
— Что тебе от меня нужно? — спросила я, спокойно глядя на нее.
Смазливое лицо исказилось от ненависти.
— Что нужно? — прошипела она. — Нужно, чтобы ты сказала, что произошло между вами в ту ночь! Почему он не приходит ни к одной из нас.
Она сказала «ни к одной из нас», но в этом явственно читалось «ко мне».
— Считаешь, в этом виновата я?
— Разумеется, — процедила та. Пальцы ее сжались на приборах с такой силой, что побелели. — До твоего появления местар не пропускал ни одной ночи… А после того, как ты раздвинула перед ним ноги, мы теряем последние дни рядом с ним! Из-за тебя, никчемная ты…
— Ни одной ночи, говоришь? — приподняла брови. — Выходит, не такая уж никчемная.
Кто-то из девушек ахнул, Ибри побелела так, что даже ее волосы цвета древесной коры потемнели.
— Ты пожалеешь о том, что сейчас сказала! — процедила она.
Уже жалела. Можно подумать, ее ядовитые слова стоили того, чтобы так срываться, но сказалось напряжение последних дней. Невозможность узнать про Сарра. Косые взгляды и демонстративные повороты спиной, «случайно» брошенный в шею шарф, который тут же задымился, стоило ему соприкоснуться с таэрран. Я едва успела отшвырнуть тряпку в сторону: мгновенно, именно благодаря этому на шее не загорелся ожог.
— Ой, я бросила его Риффе, — сказала Ибри в тот вечер, невинно хлопая глазами, и тут же выпорхнула из зала.
Глубоко вздохнула и вернулась к еде.
— Считаешь себя выше нас? — не унималась она. — Думаешь, родилась с огненной кровью, и тебе все позволено?! Но сейчас ты никто. Ты даже хуже нас, потому что тебя притащили сюда как рабыню.
Я вскинула голову, но Ибри продолжала исходить ядом:
— Ха! Думала, я об этом не знаю? Да об этом знают все. Знают, что твой братец в казармах... моет полы и чистит виарий навоз. Все это знают, кроме тебя...
Кинжал для резки фруктов просвистел над столом и вонзился в дымчатый рукав гадины. Ибри завопила, кто-то вскочил, опрокидывая стул, над залом пронеслось дружное: «А-а-а-ах!!!»
— Думай, что говоришь, — холодно сказала я, цепляя ее взгляд и не отпуская. — Огненная кровь — это не только магия, Ибри. Это то, что ты себе даже представить не можешь, и если ты еще раз заговоришь о моем брате в таком тоне, ты об этом узнаешь на своей шкуре.
Оттолкнувшись ладонями от стола, стряхнула салфетку с платья и вышла из залы, провожаемая десятками взглядов. Шла по коридорам, чувствуя, как бешено колотится сердце, сжимая и разжимая кулаки.