Танцующая в Аушвице
Шрифт:
Кажется, эти старички очень любили Рашель. Когда они спрашивают, что же с ней случилось, мы ограничиваемся кратким: “легкая смерть от скоротечной болезни”. Мы не договаривались об этом заранее, но эти люди слишком добры, не стоит рассказывать им, что же случилось с Рашелью на самом деле. Они ее любили — так зачем причинять им боль? Тем более что это ничего не изменит. После второй чашечки кофе мы собираемся уходить и на прощанье крепко целуем мужа и жену в обе щеки. Странный порыв, если учесть, что мы познакомились с этими людьми всего час назад. Но, может, это с ними прощалась Рашель, а не мы? Кто его знает, но расстаемся мы со старичками очень тепло.
Кафе на углу улицы в этот день не работает, и дверь нам открывает блондинка
Часа через два мы возвращаемся к кафе. Дверь нам вновь открывает блондинка, она зовет своего мужа Пьера. Вот и он появляется в дверном проеме. Здоровенный широкоплечий парень с татуировкой на левой руке. Слушая наш рассказ, разок кивает, но, судя по всему, его все это не особенно волнует. Когда мы спрашиваем его о времени, проведенном с Рашелью, он пожимает плечами. А потом вдруг разворачивается и уходит в дом. Блондинка с легкой усмешкой закрывает перед нами дверь. Вот так. Тот, кто был самой большой любовью Рашели, не пустил нас дальше своего порога. Жизнь иногда бывает чертовски глупа.
Чтобы установить баланс между прошлым и настоящим, я не только навещаю всех тех, с кем дружила до и после войны, но и брожу одна по памятным местам. Посещаю, например, пляж Нормандии, где началось вторжение, Бастонь, где произошло одно из важнейших сражений при наступлении союзников в Арденнах, а также Берлин, в оборону которого я внесла свой скромный вклад. Я посетила все тюрьмы и все лагеря, где мне довелось сидеть.
Роза в лагере Вюгт
Роза под окном своей камеры в блоке № 10, Аушвиц
Я еду в почти полностью разбомбленный, но некогда столь прекрасный Клеве с его замком Шваненбург и дивным видом на Рейн, где я впервые услышала сагу о Лоэнгрине. Повсюду я делаю много фотографий и, оказавшись дома, долгими шведскими зимними вечерами вклеиваю их в фотоальбом, пишу под ними подробные пояснения. Всему должно быть свое место. Под фотографией, где видна большая часть моего почти полностью разрушенного города, я пишу:
Сага о Лоэнгрине
Опера “Лоэнгрин”
Лоэнгрин — Вагнер
Вагнер — Гитлер
Гитлер — бомбардировщик
Бомбардировщик — Клеве
Так она приветствовала своего любимого Лебедя (символ города Клеве).
В память об ушедшем прошлом я пишу книгу о моей жизни. Один раз я уже написала такую книгу, но она была утеряна во время войны. Теперь, обретя покой, я начинаю писать ее снова. Мое прошлое нужно мне, чтобы построить будущее. Будущее, полное воспоминаний.
Рука тянется за ручкой, и я пишу вместо предисловия:
Я
Начала книгу заново в Швеции после освобождения. И теперь посвящаю ее своим погибшим родителям, а также всем тем, кто разделяет мою точку зрения: Трудности и риск лишь закаляют наш характер.
Эпилог
В начале марта 2000 года позвонила моя сестра Марион. Она единственная из моих сестер младше меня. Марион сообщила мне о смерти тетушки Розы. Ей позвонил чиновник из Стокгольма, нашедший ее адрес среди бумаг тетушки Розы. Он рассказал Марион, что та умерла два месяца назад в своем доме, и все это время он ищет ее родственников. Это оказалось не так-то просто, потому что у тетушки не было детей. Чиновнику удалось пообщаться лишь с родственниками ее мужа Элона, умершего несколькими годами раньше. После многих лет счастливого брака Элон впал в депрессию, начал сильно пить. Из-за его все возраставшей привязанности к спиртному их с тетушкой брак дал трещину. Она развелась с ним примерно за год до его смерти. Однажды утром его обнаружили в снегу мертвым. Несмотря на то что формально — после развода и после смерти Элона — семья ее бывшего мужа больше не являлась ее семьей, все это время тетушка Роза поддерживала хорошие отношения с его братом, кузенами и племянниками. А теперь чиновник хочет отрегулировать кое-какие вопросы с кровными тетушкиными родственниками. Вроде бы у Розы были еще постоянные отношения с директором банка из Стокгольма и главным врачом больницы из Нюрнберга, но она никогда больше не вступала в повторный брак. Поскольку у Розы нет детей, она официально разведена и нет никаких других документально заверенных отношений, ее ближайшими родственниками считаемся мы.
Мы с Марион и нашим братом Рене решаем отправиться вместе в Стокгольм, чтобы отдать Розе последние почести и урегулировать то, что должно быть урегулировано. С нами собирается поехать и моя старшая дочь Мейра. Весной 2000 года мы с дочерью собирались навестить тетушку Розу в Стокгольме, поскольку Мейра очень заинтересовалась ее судьбой и хотела хотя бы разок с нею встретиться. Увы, опоздали.
Неделей позже мы летим в Швецию и прямо из аэропорта едем в крематорий “Росток” в восточной части города. Священник, говорящий на ломаном английском, отводит нас в маленькую часовню. Там, между двумя зажженными свечами, стоит четырехугольная коробочка с прахом тетушки Розы. Священник оставляет нас одних. Мы молчим. Хотя мы заранее знали, что должны забрать ее прах из крематория, нас впечатляет этот момент. От волнения мы совсем стихаем.
Но вот нам пора идти. Нас уже ждет чиновник, который взял на себя урегулирование всех тетушкиных дел. Я беру коробочку с прахом и кладу ее в рюкзак. Мы быстро направляемся в мэрию. Нужно поторопиться, потому что в час мэрия закрывается и у всех чиновников начинается уикенд. Внезапно мною овладевает странное чувство. Я иду с тетушкой Розой на спине. Кровь приливает у меня к голове, мне делается жарко, но я не сбиваюсь с шага. Точно вовремя мы приходим в мэрию и улаживаем все формальности. Я договариваюсь, что увезу прах в Нидерланды, подписываю бумаги и получаю ключ от дома тетушки Розы. В выходные мы должны разобраться, что из тетушкиного имущества мы забираем себе. Многого мы не возьмем, поскольку возвращаемся назад самолетом. Все остальное чиновник выставит на продажу, а вырученные деньги отдаст на благотворительность. В конце он спрашивает, что означает номер, вытатуированный на руке у тетушки. Мне не хочется распространяться об этом, я говорю, что не знаю, благодарю чиновника за старания и отправляюсь к тетушке домой.