Танцы марионеток
Шрифт:
Она смогла уснуть только под утро. Костя, встревоженный происходящим, до двух часов ночи то и дело выходил из своей комнаты, просил то одно, то другое, требовал, чтобы ему рассказали, что происходит и почему он завтра не пойдет в школу. В конце концов Маша прикрикнула на него, и только после этого мальчик угомонился.
Сергей так и не уснул. Она видела, как он сидит в кресле, тихонько пощелкивая четками, ходит по дому, напоминая ей тех алабаев, что охраняли дом их временного хозяина. Когда Маша наконец провалилась в сон, последним, что ей запомнилось, была ссутулившаяся фигура Бабкина, склонившегося
Звонок в дверь рано утром прогремел по всей квартире, и Маша подскочила на кровати. Сергей уже стоял в коридоре – когда он успел выйти?! – и она чуть не закричала. В правой руке он держал черный блестящий пистолет, показавшийся ей очень большим. Не подходя к «глазку», хотя это был самый простой способ выяснить, кто за дверью, Сергей наклонился, оставаясь за косяком, и громко спросил:
– Кто?
Ему что-то ответили – Маша не расслышала, что именно, – и Бабкин, изменившись в лице, быстро глянул в «глазок» и отпер засов. Затем шагнул назад, недоверчиво улыбаясь, и в квартиру ввалился Макар Илюшин со спортивной сумкой на плече.
– Я выехал сразу после твоего звонка. Кстати, почему у тебя телефон отключен?
Загорелый Илюшин с выгоревшими светлыми волосами, выглядевший, как турист после долгого отпуска в горах, занял лучшее кресло в комнате и по привычке вытянул длинные ноги. Маша заметила, что за время отсутствия он похудел и сразу стал выглядеть старше – уже не студент престижного вуза, в меру наплевательски относящийся к учебе, а тридцатилетний мужчина с насмешливым и умным лицом.
Бабкин полез в карман, поглядел на телефон.
– Точно… Разрядился, должно быть.
– Маш, а твой?
Не сразу сообразив, о чем ее спрашивают, Маша пошла в комнату и вернулась с севшим телефоном, который лежал в сумке со вчерашнего дня.
– Ну вы даете! – Макар укоризненно покачал головой. – Я, понимаешь, нервничаю, а они даже телефоны не проверяют!
– Что ты делаешь? – недоверчиво переспросил Бабкин. – Нервничаешь?
– Представь себе, да, мой патологически честный друг. Зачем ты отправился к Тогоеву с рассказом о его дочери? Чего, интересно знать, ты ожидал от этого психа?
– А я не подозревал, что он псих, – огрызнулся Сергей. – А если ты это видел, какого дьявола мы стали с ним работать?
– Потому что он платил, – пожал плечами Макар, не собираясь напоминать Бабкину, что именно тот настоял на заключении контракта с Тогоевым. – Кто ж знал, что ваши с ним отношения выйдут за рамки рабоче-денежных.
Маша не выдержала.
– То, что в него стреляли и чудом не убили, ты называешь «вышли за рамки рабоче-денежных отношений»? – вполголоса спросила она. – А потом позвонили и пригрозили убить нас с Костей, если он хоть одной живой душе заикнется о том, что узнал о Сахаровой.
– Я хотел сказать… – Илюшин взглянул на нее и осекся.
На несколько секунд в комнате повисла полная тишина.
– Извини, – наконец сказал он, обращаясь к Маше, но вместо нее, принимая извинения, кивнул Бабкин. – Я постараюсь все уладить.
Машу внезапно отпустило. Она села на ковер, обхватив руками колени.
– Да, постарайтесь. Только учтите, что мы с Костей отсюда
Военное совещание, как назвала его Маша, шло за закрытыми дверями два часа. Она успела написать сценарий и отправить его редактору, разобраться вместе с Костей в задании по химии, а из комнаты все доносились приглушенные голоса. Наконец в коридор выглянул Сергей и весело потребовал их покормить.
Когда она помешивала суп в кастрюльке, размышляя, хватит ли на всех хлеба – спуститься в магазин она сейчас отказалась бы даже под угрозой недельного голода, – муж неслышно подошел сзади и обнял ее, прикоснулся губами к шее.
– Все еще злишься?
Она качнула головой, и пушистые волосы, собранные в хвост, защекотали его лицо.
– Машка, пойми: важно не то, что Илюшин проповедует, а то, что он бросил все и рванул к нам на первом же проходящем поезде.
– Да знаю я, знаю! – понизив голос, ответила она. – Но мне иногда безумно хочется прибить его за эту напускную невозмутимость и нежелание признать, что он живой человек и тоже может ошибаться.
– Ты же сама понимаешь, что все это притворство. Защита, въевшаяся в кожу.
Сергей отпустил ее, сунул нос в кастрюльку и вдруг расплылся в широкой улыбке. Маша непонимающе посмотрела на него.
– Чему ты улыбаешься?
– Слушай, я так рад, что Илюшин приехал… Даже самому смешно.
– Да… – призналась она, помолчав. – Я тоже.
– Плохо то, что у нас нет никаких доказательств, – сказал Макар. – Я по-прежнему думаю, что самым верным решением было бы пойти прямиком в прокуратуру, но отсутствие даже самой паршивой записи разговора Сахаровой с исполнителем осложняет нашу задачу. Все, что мы можем предъявить в качестве доказательства, – это та запись невнятных угроз, которую ты сделал после покушения. И, конечно, следы от пуль.
– В записи ни к чему не придерешься, я ее уже двадцать раз прослушал. Хитрый, сволочь, выбирал выражения. Подъезд я обыскал рано утром, пока Машка спала, и не нашел ни гильз, ни пуль – видимо, он их забрал, так что эта улика тоже отпадает.
– Тоже не лучшая новость. Вряд ли Тогоев держит киллера на случай непредвиденных осложнений вроде твоего. Готов ставить свою сумку об заклад, что стрелявший – один из тех дурачков, которых мы видели в его охране. Его можно было бы установить по стволу, но без пуль и гильз… Зря, Серега, ты не позвонил вчера в отделение.
– Я испугался, – просто сказал Бабкин. – Вспомнил встречу с Тогоевым и подумал, что он из банального каприза может приказать всех нас перестрелять.
– В следующий раз, прежде чем брать заказ, будем просить у клиента медкарту с заключением психиатра.
Оба усмехнулись, переглянувшись.
– Кстати, что ты собирался предпринять, если не секрет? – спросил Илюшин равнодушным голосом. – Подожди, не отвечай. Зная тебя, могу предположить, что, не мудрствуя лукаво, ты обдумывал перспективу полного устранения Олега Борисовича. Охрану ты видел, маршруты знаешь… Добыть ствол для тебя не проблема. Могу себе представить, какое громкое дело получилось бы: «Борец за восстановление российской монархии застрелен возле своего загородного особняка».