Танцы на цепях
Шрифт:
Как же я слаба!
Слаба и бесполезна.
Споткнувшись, Безымянная растянулась на ступеньках. Рот наполнился вкусом соли и железа, а в затылок уперлось холодное острие клинка.
– Бежать некуда, дитя.
Перекатившись в сторону, она ударила наотмашь, отчаянно, из последних сил. Так, что затрещали мышцы. Клинки столкнулись, высекая искры. Клаудия нахмурилась и зло бросилась вперед, впечатывая меч в камень, всего в дюйме от лица.
Над головой мелькнула тень. Ударив еще раз, Безымянная заставила наставницу пошатнуться, выиграв несколько
Лестница плавно переходила в своеобразный пирс и обрывалась всего в сотне футов от решетки.
За спиной Клаудии плескался мрак, и путь к свободе отрезан. Медленно двигаясь над бездонной пропастью, Безымянная бросала по сторонам затравленные взгляды, но на этот раз спасать ее было некому.
Зал испытаний воли…
Чего ты боишься больше всего?
Испытание воли. Сражайся или умри!
– Мама не гаси свечу, я боюсь темноты!
Боюсь темноты…
Глубокий вдох, и чужой голос в голове. Зовет ее.
Тьма – твой лучший друг.
– Остановись, дитя! – вскрикнула Клаудия и рванулась вперед, но ее пальцы ухватили лишь пустоту.
– Тьма – мой лучший друг, – раскинув руки, чтобы встретиться с мраком лицом к лицу, Безымянная упала вниз.
***
В Энкуле не было белого снега.
Холодные хлопья, падавшие с небес, были совершенно черными. Будто невидимый гигант, рассматривавший угрюмый мир с недостижимой высоты, сгорел, и пепел его тела укрывал землю раз в год, на два коротких месяца.
Отмечать сезоны в мире, где почти ничего не меняется – невыполнимая задача. Энкулиты со временем поняли, что когда приходит «лето», то небо над головой светлеет, становится молочно белым, пенится и двигается, перекатывается волнами от края до края.
Ближе к «зиме» небо наливалось красным соком, превращалось в кровавое полотно, сверкающий монолит, застывший в ожидании.
И сейчас небеса над головой были багровыми и неподвижными. Гладкими, как шелковая простыня.
Площадь перед замком, вымощенная черным камнем – поле боя. Окруженное скелетами низкорослого кустарника, заваленное обугленными телами.
Чья-то рука тянулась к Ш’янту. Черная, испещренная трещинами, в которых проглядывала красная плоть. Тело все еще тлело. В воздухе повис густой смрад паленого мяса. Если бы глаза трупа не были выжжены, то смотрели бы на него с укором. Коснувшись пальцев, Ш’янт вздрогнул, стоило плоти и костям превратиться в пыль и осесть на стали перчатки.
Он чувствовал запахи утихшего боя. Горечи, магического огня и изувеченных тел. Чувствовал, как ветер, холодный и безжалостный, трепал волосы и бросал в лицо черную снежную крупу, смешанную с сажей.
Но ощущение нереальности было сильнее. Это лишь отголоски памяти, которые башня вытащила из самых дальних уголков, для испытания воли. Память о давних битвах, пережитых и забытых, отброшенных на окраину сознания и присыпанных пылью прожитых лет.
Не хватало только последнего штриха в этом
За спиной что-то хрустнуло. Нарочито громко, чтобы привлечь внимание. Даже сдавленный возглас удивления прозвучал как по заказу. По камням застучали каблуки, зашуршала ткань.
Обернувшись, Ш’янт скрестил руки на груди – он не ожидал ничего другого. Если башня копается в памяти, чтобы вытянуть на поверхность страхи и воспоминания, то результат предсказуем, но сердце дрогнуло и застучало быстрее, игнорируя сигналы здравого смысла.
Во имя мрака, он даже чувствовал знакомый запах! Болью обожгло горло, порыв ветра будто выбил из головы все мысли, оставив лишь пепел и горечь.
В его памяти она осталась молодой и прекрасной. И явилась такой же.
Белоснежные волосы заплетены в тугую косу и перетянуты серебристой лентой, подол платья тянется позади, безжалостно пачкаясь о черный снег и гарь. На высоких скулах проступил легкий румянец, губы влажно поблескивают, а в серых глазах застыл немой вопрос.
И ответ на этот вопрос явно проступил на лице Ш’янта. Девушка замешкалась, смешалась и даже открыла рот, чтобы сказать банальность.
Наверное, это было бы что-то вроде: «Что с тобой, Ш’янт? Ты будто призрака увидел». Или что там еще могут выдать иллюзии?
И улыбка обнажила бы ровные жемчужные зубы, а голос был бы точь-в-точь, как у настоящей Хмель. От него подкашивались ноги.
От него сердце могло остановиться.
– Так себе иллюзия, – процедил он, нахмурившись.
– Серьезно? – Хмель – а точнее кто-то, нацепивший личину – удивленно вскинула брови и осмотрела испачканный наряд. Специально покрутилась на месте, медленно разглядывая почерневший подол, – мне казалось, что я все сделал правильно.
Мужчина?
– Испытание воли подпитывается внутренними страхами. Но я не боюсь.
– Самоуверенный лжец, – пухлые губы растянулись в мерзкой усмешке. Настолько отвратительной, что Ш’янта передернуло. – Если бы ты не боялся, то башня не создала бы это место!
В руках Хмель сверкнул меч, материализовавшись просто из воздуха. Люзовый, конечно. Начинало казаться, что в этом долбаном мире, даже бездомные таскают за пазухой люзовый кинжальчик!
Личина скрыла оружие, а незнакомец не воспользовался преимуществом? Странно. Почему бы не отыгрывать роль до самого конца? Подобраться тихо, ударить в спину. Попытаться убедить Ш’янта в том, что Хмель – это Хмель, а не плод воображения. Усыпить бдительность.
Нет! Тварь собралась встать с ним лицом к лицу.
То ли самоубийца, то ли идиот.
– Не обманывайтесь, ваше величество, – подняв клинок, незнакомец направил острие в грудь Ш’янта. – Госпожа приказала позаботиться о вас. Никаких игр и уловок, мне просто нравится представлять, как вы умрете от руки любимой женщины.
Влажный красный язык прошелся по нижней губе. Почему-то показалось, что он раздвоенный, как у змеи. Сжав в руке подол платья, Хмель отсекла его одним взмахом руки, обнажив крепкие бедра.