Танцы на минном поле
Шрифт:
Разница действительно была заметна, и никакими косметическими ухищрениями нельзя было убрать эту разность в строении лица двух изображенных мужчин. Крутый молча кивнул. В голове у него крутился какой-то сумбур из непосредственных впечатлений и обрывков собственных теорий, но ничего связного не приходило ему на ум.
— Вот такой вот каламбур получается, — вздохнул Данич, пристально рассматривая рисунок. — А знаешь, Федор Афанасьевич, — он положил на плечо прапорщика тяжелую руку, — сделай-ка вот что: вот эти вот усы и эту родинку сотри-ка, на фиг.
Выполнение его просьбы не заняло много времени.
— Ну конечно, — усмехнулся он широко, словно старому знакомому. — Можно было и раньше догадаться. Кто же еще мог такое учудить! Поздравляю тебя, Николай Емельянович, в этом приключении нас ожидает еще много
Как обычно, в условиях, приближенных к домашним, утро Ривейраса начиналось с гимнастики и водных процедур. Вдоволь размявшись, он открутил кран и, в ожидании, пока нагреватель доведет воду до температуры, пригодной для бритья, начал с удовольствием строить себе рожи или, как выражался отец-командир, тренироваться в искусстве торговать мордой. Его лицо в зеркале, подвешенном над умывальником, принимало выражение то устало-задумчивое, то непреклонно-решительное, то исполненное благожелательного внимания. С той поры, как старший лейтенант Ривейрас попал в учебную группу "Центра по усовершенствованию", подобные упражнения стали для него ежедневным ритуалом. Ему накрепко запомнились слова безымянного инструктора, обучавшего здоровых дядек утонченному искусству мимики и жеста. " Запомните, — говорил он, — искренность, порою, маскирует самое изощренное коварство. И в этом случае она должна быть отрежиссирована и сыграна так, чтобы ни у кого из окружающих или наблюдающих вашу игру в видеозаписи, что вовсе не одно и тоже, не возникало и мысли о возможном подвохе". Сейчас Ривейрас с улыбкой вспоминал фразу, как бы случайно оброненную Войтовским в беседе со штурманом: "… вот я, человек глубоко не военный…" Это была не фраза, это был целый спектакль для того, конечно, кто мог видеть и оценить. "Какой великий актер погибает!" — вспомнил он выражение, приписываемое римскому императору Нерону. При слове "погибает" плавное течение его мыслей прервалось, словно жизнь самого императора. "Бомба!" — он еще раз прокрутил в уме версию командира. Версия ужасала, подобно страшной сказке, рассказанной на ночь в пионерском лагере. Однако, в отличие от сказки, эта история не противоречила известным ему неопровержимым фактам не только ночью, но и при свете дня.
— Ребята! — послышался в коридоре мелодичный голос Женечки. — Пора вставать!
— М-да, — послышалось из комнаты напротив, — сейчас.
Ривейрас приоткрыл дверь, демонстрируя, что к нему эта команда уже не относится.
— А, Володя, — Пушистая одарила своего постояльца взглядом, ласковым, как черноморский прибой в июле. — Если ты мне поможешь с бутербродами, то минут через пятнадцать, как раз к подъему начальства, утренний чай будет на столе.
— Непременно. А насчет чая — Михаил Юрьевич любит покрепче.
— Это я уже заметила, — хозяйка наклонила голову, и легкие каштановые волосы, упав со лба, закрыли половину лица. Она с улыбкой вернула их на место, повторяя нараспев, — Михаил Юрьевич, совсем как Лермонтов.
— Для гусара ростом великоват, — терзаемый приступом внезапной ревности, как бы между прочим, сообщил Владимир.
— Это же здорово! — восхитилась Женечка. — И как поет! — И она начала спускаться по лестнице, мурлыча себе под нос: — "Бутылка красного вина — жена драгуна…"
Кровь южных предков взыграла в жилах Ривейраса, и, испытывая непреодолимое желание схватиться за наваху [2] , он отправился вниз на кухню нарезать ветчину для бутербродов. Эта работа, выполненная с тщанием и усердием, несколько успокоила его, и через пятнадцать минут вся честная компания уже восседала за столом у камина в обеденной зале, попивая ароматный чай и заедая его горячими тостами с настроганной Ривейрасом ветчиной.
2
Наваха — длинный складной нож, национальное оружие испанского простонародья.
— А где Сережа? — поинтересовался Войтовский, взглянув на место, где вчера вечером сидел штурман.
— С утра пораньше умчался на корабль, — сообщила Женечка. — Ему надо было успеть до подъема флага.
— М-да,
— Да, уж чего веселого, — подтвердила хозяйка. — Но до весны, скорее всего, лучше не будет. Хуже — это сколько угодно.
— А я-то думал, на Черном море всегда тепло, — вздохнул Войтовский.
Ривейрас молча смотрел на своего командира, невольно восхищаясь его игрой. Поверить в то, что взрослый мужчина, немало повидавший на своем веку, может не знать, каково зимой на берегу Черного моря, для него было странно и смешно. Однако же тон, которым это было сказано, выражение лица, и тот обескураживающий жест, которым командир сопровождал свое сообщение, были так убедительны, что у него самого невольно закрадывалось подозрение, уж не говорит ли командир чистую правду.
— Женечка, вы не знаете, хозяин соседней дачи еще не объявлялся?
— Вроде нет.
— У меня тут мысль появилась: что, если нам с Володей на денек смотаться в Москву за теплыми вещами, потому как снарядились мы совсем не по сезону. Одному Богу известно, сколько нам еще времени здесь провести придется.
— Вы что, уже уезжаете? — огорченно спросила она.
— Угу, но через пару дней будем здесь.
— Ну, раз так, пойду, звякну на станцию, попрошу, чтобы оставили пару купейных билетов.
— Женечка, что б мы без тебя делали? — галантно пророкотал Войтовский.
— Ума не приложу, — вздохнула она.
Отсутствие хозяйки длилось минут десять, которые Войтовскому показались изрядным отрезком вечности.
— Ребята! — появившаяся в дверях Женечка улыбалась той самой улыбкой, которой улыбаются все очаровательные женщины, собирающиеся сообщить вам о своих крупных финансовых тратах из вашего кармана, или же иных, на их взгляд, прекрасных событиях. — Мне тут пришла в голову забавная идея. А не съездить ли мне в Москву вместе с вами. У меня там тоже кое-какие дела остались. Вы не возражаете?
Возражений не последовало.
Глава 12
— Черт, возьми, — Артист! Ну, конечно же, Артист! — полковник Данич сложил руки в замок и обхватил голову. — Вот так история! — Может, ты объяснишь, что все это значит? — не спуская недоуменного взгляда с боевого товарища, спросил Крутый.
— У-у, много чего значит. Артист — фигура колоритная.
Следователь смерил взглядом сидевшего перед ним художника:
— Товарищ прапорщик, вы свободны. Можете идти. Если еще что-то понадобится, вас вызовут.
ГСМщик перевел глаза на полковника.
— Ступай, Федя, — пробасил тот, — видишь, нам тут с господином подполковником пошушукаться надо. Чаепитие отложим до следующего раза.
— Давай, выкладывай, что тебе известно?
— Выкладывай! — криво усмехнулся Данич. — Это легче сказать, чем сделать. Он на то и Артист, чтобы по части выкладывания у нас имелись только пустые карманы. Имя его не известно. Вроде бы, бывший офицер. Опять же, по слухам, то ли десант, то ли спецназ — неизвестно. Одно можно сказать точно, во всех своих операциях этот парень действует исключительно грамотно. А с другой стороны, попытки установить личность Артиста по архивам военных училищ не привели ни к чему. Так что, остается только гадать, откуда он, такой, выискался. Участвовал едва ли не во всех локальных конфликтах на территории бывшего Советского Союза, причем в его действиях четко замечено несколько закономерностей. Первое — он никогда не действует с кондачка и всегда тщательно готовит свои операции; второе — он по сей день не провалил еще не одной операции; третье — он и его люди, что называется, появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Установить местожительство хотя бы одного бойца из его отряда не удалось пока никому.
— Отряд велик? — делая пометку в своем блокноте, поинтересовался Крутый.
— По ориентировочным прикидкам, — обречено развел руками Данич, — человек сорок. Но все спецы, — не надо баловаться! Причем, заметь, народ у него постоянный, а поскольку работает он почти без потерь, слышать о новичках в его бригаде мне не приходилось. При всем этом есть еще одна особенность: до сегодняшнего дня не было ни одного случая, чтобы Артист воевал с Российской армией.
— Совсем?
— Несколько раз стычки были, но каждый раз, как только возникала возможность прервать огневой контакт, Артист уходил похлеще, чем та лиса.