Танцы на осколках
Шрифт:
Надежда, искрой вспыхнув в темной хибаре, так же быстро потухла. Наемник выругался, но нож не отпустил. Он вертел его в пальцах, изредка поглядывая на стонущую воровку, которая от бессилия опять упала на пол. В воздухе повисло обреченное уныние, каждый думал про предстоящие пытки. Милка подошла к Бресту и тихонько опустилась рядом, погладив его по плечу. Наемник бросил на нее удивленный взгляд:
– Ты чего?
– Я… - она запнулась. Слезы покатились по ее щекам, и служанка быстро смахнула их.
– Если уж нам не суждено отсюда уйти, то можно я хотя бы с тобой побуду…
–
Гера закашлялся из соседнего угла. Милка бросила на него жалобный взгляд и отстранилась от наемника. Прежний прочитал ее мысли и тихонько кивнул:
– Брест, м… как бы выразиться-то. Вот когда Миленка при родах умирала, что ты тогда чувствовал?
Наемник вздрогнул:
– Не смей лезть ко мне в душу, гад, - ощерился он.
Прежний замолчал, только поплотнее укутал свою подругу. Та только вздрогнула от прикосновения. Брест сжимал в руке нож, так, что костяшки побелели и злобно сверлил взглядом проклятого головолаза. Он тяжело дышал, на шее от напряжения и злости выступили вены. От желания расправы его отвлек тоненький всхлип за спиной. Брест медленно повернулся: служанка, забившись в угол, тихонько плакала, пряча лицо в ладонях. Он опустил нож, спрятал его в сапог. Мужчина подошел к ней вплотную и сел рядом.
– Иди ко мне, - прошептал он, убирая ее ладони.
Милка круглыми глазами, полными слез, уставилась на наемника, а через секунду бросилась к нему в объятия. Он поймал ее, как ребенка, и молча держал, давая ей выплакать весь свой страх и отчаяние.
Гера тактично отвернулся от них и, приподняв тряпки, оценил заживающие раны на воровке. Прошло пару часов, после того как ее закинули к ним, и на теле уже образовались коросты из запекшейся крови. Девушка зашевелилась и открыла глаза, она молча посмотрела на друга.
– Нет, не придумали, - ответил он ее мыслям.
Мурка, кряхтя, приподнялась на локте, она высунула обрубок языка и показала на него пальцем. Прежний пожал плечами:
– Отрастет, куда денется.
Она тяжело вздохнула и попыталась сесть. Казалось, что только сейчас Катерина обнаружила, что на ней нет одежды. Девушка судорожно схватила тряпье, которое валялось рядом, и прикрыла, что смогла. Гера грустно наблюдал за ней.
Милка, вдоволь наревевшись на руках у Бреста, задремала и теперь измученная посапывала в углу. Наемник аккуратно сложил ее на пол и подошел к Прежним.
– Не ведал, что скажу это когда-нибудь, но ты как? – обратился он к воровке.
Та лишь что-то промычала, кивнув Гере.
– Тебя волнует ее физическое состояние или душевное? – озадачил он наемника.
– Туловом-то она поправится, а умом надеюсь не тронулась? А-то вторая, похоже, уже того, - Брест кивнул в сторону спящей служанки.
Мурка проворчала что-то и отвернулась, прикрывая грудь тряпкой в бурых подтеках. Наемник присел, силясь разглядеть ее спину. Он провел пальцами по коростам и случайно дернул, зацепив одну. Воровка вскрикнула и, обернувшись, хотела дать Бресту по морде. Тот перехватил кулачок и придержал ее: девица не удержала равновесия и стала заваливаться на бок.
– О-хо-хо, - хохотнул Гера, - Такое я даже
Мурка грубо отстранилась от мужских рук и мысленно обратилась к другу.
– Нож у Бреста, - ответил он. Помолчав пару секунд, повернулся к наемнику, - Она спрашивает, ты можешь его метнуть?
Наемник вытащил нож их сапога, повертел его в пальцах и сморщился:
– Брехня, а не лезвие, про баланс вообще молчу.
Смазанным движением он выпустил оружие в стену, нож, хоть и криво, но достаточно глубоко погрузился в мягкое дерево.
Мурка мысленно что-то объясняла Гере, пристально на него пялясь. Брест сходил за ножом и вернулся к Прежним. С каждой секундой Гера все мрачнел и мрачнел, но не перебивал мысленный поток Прежней, наконец, выдал:
– Исключено.
– Что она говорит? – тут же встрял наемник.
– Чистое самоубийство, - отрезал Гера.
– В прямом смысле этого слова. Она хочет дождаться, когда тринники уйдут на утреннюю молитву, и поднять гвалт. Когда за нами придут, ты должен убрать одного броском ножа, а остальных Катерина хочет взять на себя.
– И как ты собираешься их «взять на себя» с голыми руками-то? – не поверил Брест.
Гера мрачно процедил:
– Она хочет прикрыть нас собой и дать тебе время расправиться с остальными.
Брест замолчал, разглядывая грозно сопящую воровку
– Сколько их обычно приходит? – наконец выдал он.
Гера выпучил на него глаза:
– Ты что хочешь использовать ее как живой щит?!
Не дав наемнику открыть рот, Мурка поднялась на карачки и, придерживая грязное тряпье, грозно заклокотала:
– У ..а..е…уоо..ыо.а.
– Сначала язык отрасти, а потом ори на меня, - огрызнулся Прежний, - Не дам я тебе голыми титьками на арбалетный болт лезть. А тебе не дам девкой прикрываться.
– Ты думаешь, мне нравится это идея, а? – вспылил Брест, - Ты же у нас мастер с грязными сапогами да к людям в душу, так загляни в меня, что же ты там видишь?
Гера не заставил себя упрашивать дважды и расслабленно закрыл глаза, погружаясь в глубины Брестовой души. Тишину нарушало только дыхание четверых узников: тихое сопение Милки в углу, бульканье воровки, злобное пыхтение Бреста и размеренный выдох Геры. Наконец он открыл глаза и мрачно кивнул:
– Все равно эта идея мне не нравится. И, нет, - он повернулся к Катьке, - Я не расскажу тебе потом, что прочувствовал у него.
Брест молча кивнул, и бросил подозрительный взгляд на воровку.
– Так сколько человек приходит проверить пленников? – снова обратился он к Прежнему
Парень призадумался:
– Минимум двое, один всегда бывает с самострелом.
– А остальные будут на молитве?
– Будут, для них молитва – это святое. Ребят, нам повезет, если нас вообще кто-нибудь заметит, они довольно громко поют. А если выкинуть такой фокус до службы, то нас просто толпой забьют. – Гера перевел дыхание.
– Хорошо, допустим, нас услышат во время песнопений, но откуда вы знаете, сколько человек придет проверить? А если десять? И все с арбалетами? Ты, Брест, может и хороший воин, но даже ты толпу фанатиков не раскидаешь тупым ножом.