Танцы на осколках
Шрифт:
— Жить будет, — подумалось мне с облегчением.
Не теряя времени зря и не давая себе заниматься самоедством, я схватила его мешок. Хорошенько порывшись, нашла в потайном кармане кошель с золотом. Сейчас считать некогда, позже. Обыскала торбу ещё раз: рубина не было, зато нашёлся волшебный клубок ниток — пригодится. Я бросилась к Брестовым доспехам. Обыскав их, наконец, наткнулась на камень. Схватив и припрятав драгоценность за пазуху, поспешила из комнаты, бросив напоследок прощальный взгляд. Прости, если сможешь, но вряд ли мы с тобой еще увидимся.
Я вышла из башни глубокой ночью. Поправив
***
Гера, замученный требованиями бабули, сразу уснул богатырским сном, но даже его подкинул рев раненного зверя.
— СУКА-А!
Прежний ошалело подскочил, озираясь по сторонам. Старая ворожея, открыла один глаз, звучно зевнула и отвернулась на другой бок, демонстрируя полной безразличие к воплям. Милка сонно села, потирая глаза. Рев снова повторился, а к нему добавился звук ломаемой мебели. Через секунду дверь сорвалась с петли, повиснув на одной, и в комнату вломился сам источник криков. Прежний инстинктивно отодвинулся: Брест был страшен. Даже перед дракой он не внушал такого ужаса, как в этот момент. Наёмник словно раздулся вширь, а глаза налились дурной кровью.
— Где она?! — прорычал мужчина, бросаясь к Прежнему.
Гера удивленно округлил глаза:
— Кто? Катерина? А что случилось-то?
Его искреннее выражение лица еще больше разозлило Бреста. Тот кинулся на парня, но бабуля вовремя щелкнула пальцами, и вокруг наемника появился воздушный кокон. Мужчина наскочил на прозрачную стенку, но его отбросило назад. В ярости он принялся рвать и скрести упругий шар. Ведьма, наконец, открыла глаза и села на кровати, потянувшись. Милка с Герой вжались в стены, не решаясь подойти к скованному урагану «Брест». Ворожея, кряхтя, поднялась, отряхнула руки с полностью зажившими ожогами:
— Ну и чаво ты тут расшумелси?
Брест ей ответил, чего он тут шумит. Да еще как. В таких витиеватых, хитровыдуманных и перетряхнутых выражениях, что Гера зажмурился, а Милка от страха прикрыла рот рукой — так с ведьмой еще никто не говорил. Никто живой. Баба Ежна спокойно все это выслушала, ковыряясь в зубах, а когда наемник остановился перевести дыхание, спросила:
— Закончил?
Оказалось, что Брест еще не закончил. Он разразился бурной тирадой с точными подробностями, где он видел Катерину, в каких отношениях был с её матерью, на чём он вертел этот рубин, и как далеко идти всем, кто втянул его в это. С каждым словом служанка зажмуривалась все крепче, ожидая бури от своей бабушки. Но та реагировала совершенно спокойно, давая взбесившемуся наемнику выговориться. Когда у мужчины кончился запал, он уселся на пол, закрыв лицо руками. Всё, через что он прошел, всё пошло ко псу под хвост. И из-за кого?! Он почувствовал легкое движение воздуха рядом — ведьма сняла кокон. Наемнику на плечо легла рука Геры:
— Она все-таки ушла?
Брест поднял на него пустой взгляд:
— Что же ты не с ней?
— Я говорил ей, что остаюсь,
Тут ведьма вклинилась в разговор:
— Это я тебе знания закрыла, а то помешал бы.
Гера удивленно вскинул брови:
— Это всё из-за рубина? Чтобы он не угодил к Епископу?
— Да плевать на ентот камень. Я ведь гуторила уже, что другой чародейный лал[1] зрела, а этот, хоть и настоящий, но обычный. Дело не в нем, — отмахнулась ворожея, — А в том, что всё должно идти так, как оно идёт. Ты, парень, запомни, мы — ворожеи, ведьмы, чародеи и колдуны должны поддерживать порядок, а не просто чудеса творить. Сначала мы зреем то, что должно быть, а потом то, что будет, коли свернуть с дорожки. И если хочешь и дальше у меня учиться, запомни это. Мы не творим Судьбу, мы зрим её и помогаем ей свершиться.
Прежний сидел притихший, внимая каждому слову, а наемник молча поднялся, сжав кулаки:
— Так скажи мне, старая, какая же судьба теперь меня ждёт?
Ведьма посмотрела в серые потухшие глаза Бреста:
— Ту, которую ты сам выберешь.
— Я запутался, — помотал головой Гера. У парня была привычка допытываться до всего, — Как же так? Ты говоришь, что судьбу мы не творим, и тут же предлагаешь ему выбор?
Ворожея тяжело вздохнула:
— Рано тебе об этом еще гуторить, но раз уж сам спросил… Брест, — она ткнула кривым пальцем в мужчину, — Брест видит только несколько нитей, идущих от него, но мы зрим весь узор, который плетется испокон веков. Однажды Зрение откроется в тебе, и тогда ты сам уразумеешь, что Судьба — это ковер, сотканный в совершенный узор, а мы лишь не допускаем фальши в его плетении.
— То есть я могу выбирать, но при этом, что бы ни выбрал, всё уже решено?
Старуха разозлилась:
— Ой, тьфу на вас! Я что же, сейчас вам — младенцам голозадым буду объяснять, как мир устроен? Малы еще, а ты, Гера, пока просто запомни мои слова.
Парень смутился и задумчиво умолк, а наемник не отрывал хмурого взгляда от ведьмы:
— Ладно, тогда скажи мне, что в Триннице деется? А тогда уже и решать буду, куда свою «нить» загнуть.
Бабка минуту пристально вглядывалась в серую сталь глаз, наконец, выдав ответ:
— То, чего ты боялся, вот-вот начнется.
Наемник страшно выругался:
— Сколько у нас времени?
— К вечеру первые стычки начнутся, — поведала ворожея. — Если не остановить, то крови много прольется. Что делать-то думаешь?
Брест заходил кругами. На него было больно смотреть: он словно разом постарел. Морщины собрались на лбу, мужчина что-то бормотал про себя, смахивая на сумасшедшего.
— Догнать эту… — он запнулся на слове, — Не получится?
Ворожея подняла одну бровь:
— Нет, да и помогать я тады не стану.
— Ну, ещё бы, — скривился наемник. — Выбора-то у меня не особо: дать погибнуть друзьям и простому люду или самому в петлю залезть.
— А что ты можешь сделать-то? Ведь камень эта змея украла! — встряла Милка.
— Не ведаю! — огрызнулся мужчина, — Но и сидеть без дела не смогу. Коли Гжевик да Епископ из-за рубина сцепились, авось поверят мне, что это я камень украл. Накажут виновного да успокоятся, угомонят свои распри. А, ведьма? Что скажешь?