Танец для живых скульптур
Шрифт:
– Не знаю,- сказала она.- Но что-то, наверное, произошло.
– Понимаю. Тебе просто стало скучно, и от скуки ты решила немного помудрствовать. Тебе не хватает моего внимания?
– Нет,- сказала она.- Дело не в этом.
– Тогда я, кажется, знаю, в чём тут дело.
– Не думаю,- сказала она.- Не думаю, что ты это знаешь.
– Хорошо,- сказал я.- Я встречусь с ним завтра, но с одним условием. Обещай, что больше мы не вернёмся к этому разговору.
– Договорились,- сказала она.
– И больше
– Значит, завтра?
– Завтра,- сказал я.
...........................................................
Вечером того же дня я уже знал, где живёт этот тип, и сделал соответствующие распоряжения. Я должен был ясно и чётко дать ей понять, что впредь не потерплю ничего подобного с её стороны.
Я был дома и ожидал телефонного звонка с сообщением, что всё сделано,этот парень даже не мог снять квартиры и обитал в вагончике, вроде тех, в которых живут строители. Леди куда-то уехала ещё днём, потом, уже вечером, позвонила и сказала, что, может быть задержится, просила не волноваться. Меня почти умилила такая забота.
Было три часа ночи. Я сидел и думал об этом её звонке - что-то не давало мне забыть о нём. Что-то странное было в том, что она позвонила мне, не похожее на неё. Словно бы она извинялась за что-то... И тут меня поразила догадка. Я бросился к аппарату, и в этот миг раздался телефонный звонок.
Я не сразу снял трубку.
Всё оборвалось во мне, и я недвижно стоял посреди комнаты и смотрел на телефон.
Наконец, я протянул к нему руку.
В трубке прозвучал условный сигнал.
Они сделали это. Как я приказал. Один выстрел из гранатомёта, и для надёжности...
Я положил трубку.
Всё очень просто. Она была с ним. Она звонила мне от него.
И её не стало.
Я умер в ночь на восемнадцатое октября прошлого года.
В кинотеатре идёт вестерн, классический американский вестерн, и я смотрю его, не пропуская ни одного сеанса, снова и снова, и давно уже перестал вздрагивать, видя, как Негодяй наводит на Героя свой револьвер и вот-вот выстрелит. Ведь я знаю, что будет дальше.
Я могу вызвать какое угодно желание в ком угодно. Единственное, чего я не могу - это пробудить хоть какое-нибудь желание в себе самом.
Их желания - это мои желания, но я не хочу их желаний - всё так запуталось с тех пор, как не стало Леди...
Где заканчивается мой мир, как далеко простираются его пределы, какая теперь разница.
Все дела человека подвешены на тонкой нити - это известно уже давно,- и не нужен ни нож, ни пистолет, ни газовая камера - достаточно невзначай перерезать эту нить,- она так тонка,- или нащупать её и перерезать намеренно, хоть это всегда так неразумно, и наступит смерть.
Древние, относившиеся к приметам и предсказаниям со всей серьёзностью, лучше понимали это.
Мелеагр жил, пока оставалась недогоревшей головня.
Я вовсе не озабочен поиском какого-то смысла в том, что произошло, или поиском оправдания.
Никто не ступит в круг моих покоев, если я не захочу этого.
А я не хочу этого.
Слившись с миром, я отстранился от него как никто и никогда, потому что есть только одно настоящее отчуждение - отчуждение человека от себя самого.
Я - Король, или меня уже нет вовсе? Зачем я пытаюсь понять это?
Должно быть, я всего-навсего ищу Бога, а несчастный разум может представить себе Его только в виде единого ответа на все вопросы, измождённый бесконечно-издевательски-бесконечными их кругами, к слову сказать, им же порождёнными, не в силах ни уйти от них, ни справиться с ними, как тот охотник, что поймал медведя, а на деле, не он поймал медведя, а медведь поймал его, итак, этот измотанный, осатаневший мозг прекрасно понимает, что справиться с наваждением может лишь тот, кто поистине всесилен, а кто же всесилен, как не Бог?
Вот так. Получается, не человека я убил, Бога убил. А это совсем другое.
Я могу позволить себе пренебречь рационализмом, и это уже приятно, и, наверное, это что-то доказывает, ведь это свобода, а впрочем, всё это совершенно не имеет значения. Я могу утверждать что угодно, и это станет истиной в пределах меня самого, а разве есть какая-нибудь другая истина?
Мне это безразлично.
Когда что-то становится понятным, оно становится чем-то другим, это верно, конечно, верно.
Я распадаюсь на части.
Это, право, несколько забавно - кровь мира густеет в моих венах, моё тело остывает, а я забавляюсь тем, что вcпоминаю... или придумываю? Кто разберёт теперь.
Историки ворошат ветошь веков, исследуя окаменелые отпечатки прошлого, в то время как события дня сегодняшнего вот-вот разнесут их талмуды по атомам. Вероятно, всё это от того, что нам открыто лишь прошлое.
Да, я знаю, что я сделал.
Трудно поверить в то, что ты умрёшь когда-нибудь или скоро, пока не умрёшь на самом деле. И тогда в это трудно поверить. Но когда человек преодолевает мир, он оказывается лицом к лицу с самим собой. Тут-то всё и происходит.
Если человек потеряет два литра крови, он умрёт. Я не знаю, как велико моё тело, и смертельна ли эта рана, которую я нанёс миру.
Может быть, он уже обречён.
.................................................................
Прощаясь, она улыбнулась мне, я и теперь вижу перед собой эту улыбку. Мне никуда не уйти больше, потому что, я знаю, я остался там, навсегда, и больше я ничего уже не смогу сказать.
Я хотел бы почувствовать теперь хоть что-нибудь, если бы я умел хотеть.