Танец на разбитых зеркалах
Шрифт:
Гесберг внимательно ее выслушал. По мере рассказала делал пометки в блокноте. Чтобы не раздражаться скрипом карандаша, Клэрити постаралась сосредоточиться на звуке собственного голоса. А голове между тем звучало странное: «Неужели все это правда?». Неужели она действительно разговаривает с психиатром, который препарирует ее сознание острыми как скальпель вопросами? Неужели она, Клэрити Хаттон, кричала на все кафе, неужели она поразбивала все зеркала в собственном доме?
Абсурд. Абсурдно и то, что все это – ее новая реальность.
Как будто некий безумный демиург взял и переписал ее жизнь
Дальнейшие события слились в одно размытое пятно, где то тут, то там мелькали яркие всполохи – лица работников больницы, вполне даже уютная палата с белыми стенами, большой зал с сумасшедшими, мимо которого, ведомая Гесбергом, проходила Клэрити, где был и теннисный стол, и мягкие диваны, и телевизор. Можно было представить, что действительно находишься в дорогом пансионе… но иллюзия развеивалась, стоило только взглянуть на лица сумасшедших. Безучастные или искаженные в гримасах, лепечущие что-то или возбужденно кричащие…
Обследования мозга, которые не выявили аномалий, процедуры и анализы… и бесконечные беседы. Где-то там, в череду перепутанных кадров, затесался и голос Гесберга. «…основные симптомы: бред, зрительные и слуховые галлюцинации» и голос матери, которая озвучила ей диагноз. Параноидная шизофрения.
Итак, Клэрити Хаттон была официально признана сумасшедшей.
Осколок восьмой
Месяц. Месяц, проведенный в безумии и среди безумных.
По словам доктора Гесберга, Клэрити удивительно быстро шла на поправку. Впрочем, на самом деле в этом не было ничего удивительного. Зеркал в больнице было мало – только в холле, и мимо них Клэрити проходила так быстро, как только могла, поэтому они ей не докучали. Она вела себя тихо, послушно глотала нейролептики, призванные избавить ее от симптомов психического расстройства.
С исчезновением из ее жизни Каролины Клэрити так и не смирилась, нет. Не помогли ни таблетки, ни страх оказаться запертой в психушке на долгие годы. Но она молчала. Притворство – лучшее решение для той, кто не желает выглядеть сумасшедшей, но и не готова поверить в уютную и простую ложь, которую ей пытались внушать окружающие. Никто – ни мать, приходящая на редкие встречи, ни доктор Гесберг не знали: Клэрити не собиралась сдаваться и вот так легко, под гнетом обстоятельств, отрекаться от реальности, которая была частью ее странной жизни. Все будто сошли с ума, сговорились против нее – никто не желает признавать, что ее дочь, ее милая малышка Каролина, когда-то существовала. Но она была готова пойти против целого мира. Она дочь не предаст, как это сделали все остальные.
Она во всем разберется, но сначала… нужно дождаться того дня, когда ей разрешат вернуться к прежней, относительно нормальной, жизни.
И она дождалась.
– Милая, доктор Гесберг говорит, что они сумели добиться устойчивой ремиссии. Ты можешь вернуться домой. Мы продолжим лечение и тебе придется какое-то время ходить на процедуры. Но, главное, тебе не придется больше находиться здесь.
Клэрити отстраненно подумала о том, что вот сейчас, по всем законам
Клэрити всю передернуло, но эти несколько недель научили ее запирать эмоции внутри, как в шкатулке. Она не смогла выдавить из себя нужных слов и ограничилась усталой улыбкой.
Дом встретил ее настороженной тишиной. Все зеркала были убраны, без них комнаты казались голыми и неправильными. Проследив за взглядом дочери, Тони сказала:
– Я повесила одно зеркало в ванной. Подумала…
– Все нормально, мам.
Потом пришла Челси и Лей. С вымученной улыбкой подруга протянула лаймовый пирог, который они поели без аппетита. Челси говорила, как рада видеть Клэрити дома. Говорила, что та выглядит лучше… спокойнее.
«Ну еще бы, – мысленно усмехнулась Клэрити. – Знала бы ты, какой дрянью меня пичкали в больнице».
Наконец ее оставили в покое.
– Клэрити…
Голос доносился из ванной.
Она выдохнула, прикрыла глаза. «Реши для себя – ненормальная ты или безумие – неотъемлемая часть тебя самой».
Клэрити повернулась и взглянула на приоткрытую дверь ванной. Медленно, очень медленно она направилась вперед. Ей надоело бежать. Верно говорят – от себя не убежишь.
Так может, настал час выяснить, чего хочет от нее треклятый голос?
И Клэрити вошла, и коснулась кончиками пальцев своего отражения – после того, как ее дочь пропала, а весь мир словно разом позабыл о ней, грань между реальностью и сумасшествием была тонка как никогда… и размыта – как отражение в запотевшем зеркале.
– Кто ты и чего хочешь от меня? Зачем… зачем ты меня мучаешь?
– Каролина… здесь… – Кому бы не принадлежал этот голос, говорить ей было трудно.
– Каролина… – Клэрити захлебнулась словами. – Ты знаешь что-то о моей дочери?
Отбросить из головы мысль, что она разговаривает с зеркалом. Главное сейчас – услышать ответ.
– Тяжело…
– Говори! – До сегодняшнего дня Клэрити и подумать не могла, что может говорить вот так: властно, требовательно.
– Ее затащили сюда. Она здесь, близко.
– Где – здесь? – едва не сорвавшись на крик, спросила Клэрити.
– Вы, живые, называете это Преисподней.
Клэрити отшатнулась от зеркала, хватая ртом воздух. Каролину утащили в ад.
– Кто? Зачем? – слабеющим голосом спросила она.
– Приходи за ней. Если хочешь, – словно бы не слыша, шептала незнакомка из зеркала.
– Как мне попасть в Преисподнюю? – наконец тихо спросила она.
– Ты приняла решение быстрее, чем я ожидала. – С каждым словом голос невидимки становился все тише. – Ты должна знать – мир, в который ты попадешь, совсем непрост и очень опасен. Быть может, попав сюда однажды, ты больше никогда не сумеешь вернуться.
– Это моя дочь, – тряхнув головой, твердо сказала Клэрити. – Я пойду за ней хоть на край света… хоть в Преисподнюю.
– Хорошо. – В голосе незнакомки звучало удовлетворение. – Тебе нужно будет вынуть осколок из своей груди. Брось его – и тебе откроется вход.