Танец над вечностью
Шрифт:
У Луки был взгляд побитой собаки, когда он смотрел на меня:
— П-п-плохой! В-в-вы п-п-плохой! — у него дрожали губы, он начал всхлипывать.
— Лука, так надо, правда, надо… — пробормотал я в свое оправдание, но на душе было мерзко, как будто я предал доверие мальчишки, который самоотверженно ухаживал за мной все это время…
— Я запрещаю тревожить останки моей сестры!
Воевода Даугав потянулся было за оружием, но его мгновенно взяли в кольцо бойцы нанятого мною варда. О численном перевесе я позаботился, но от угрызений совести это не спасало.
— Лука, ну что ты ревешь, как
— М-м-мама!.. Мммм…
Глухой стук известил нас о том, что гроб подняли на поверхность. Он выглядел странно свежим, как будто его закопали пару дней назад.
— Вскрывать?
— Вскрывайте, — процедил я сквозь зубы, игнорируя бешено оскаленного воеводу Даугава и тихо скулящего Луку в объятиях отца.
— Я вас засужу! Так и знайте! И плевать мне на Орден Пяти и всех церковников вместе взятых! Вы что думаете, я на вас управу не найду? Найду! Лука, сынок, не смотри! Не смотри!
Ловко подцепив крышку гроба ломом, работяга поднатужился и с треском вскрыл домовину. Я подошел к разрытой могиле, по привычке задерживая дыхание, хотя кроме запаха сырой земли и пота работников, больше никаких зловоний не доносилось. Нечему было гнить и разлагаться. В гробу было пусто.
— Так что же все-таки случилось с Еженией, воевода Даугав? — спросил я, уже не сомневаясь, что северянин прекрасно знал, что мы обнаружим внутри.
Он попытался огрызнуться, но по моему кивку бойцы варда Дюргера обезоружили его. И тут Лука завыл. Протяжно и так громко, что, казалось, его вой эхом отражался в ущелье и отзывался грозным гулом готового обрушиться на нас камнепада. Рыбальски перепугался, пытался успокоить мальчишку, но у того случилась истерика. Он бился в припадке, кровавая пена выступала на губах, тощее тельце выгибалось в судорогах. Сердце болезненно сжалось, я хотел помочь, но безутешный отец зверем бросился на меня, отгоняя от мальчишки.
— Довольны? — холодно спросил воевода Даугав, глядя на меня сверху вниз.
— Что случилось с Еженией? — повторил я вопрос, сжимая кулаки и подступая к нему.
— Помутнение рассудка после родов. С обрыва бросилась. Тела не нашли. Похоронили пустой гроб. Можно было просто спросить меня, а не осквернять ее могилу.
— Какую могилу, не смешите! Недавно вырытую обманку! Я вам не верю!
— Ваше право, — невозмутимо пожал плечами Даугав, не обращая внимания на скрутивших его бойцов.
— У Ежении были часы? Работы Гральфильхе? Отвечайте!
На лице воеводы мелькнуло недоумение, он нахмурился.
— Какие еще часы?
— Карманные! Наручные! Или даже настенные! Мастер Гральфильхе что-нибудь делал для нее? По вашему заказу? Или по заказу кого-то другого?
Взгляд воеводы ушел в сторону и затуманился, Даугав явно что-то вспомнил, потому что недобрая тень пробежала по его лицу и исчезла.
— Вы вспомнили что-то! Что? Говорите!
— Вспомнил, что завтра казнь. Будут казнить Вырезателей.
Воевода кровожадно ухмыльнулся, и больше я ничего не смог от него добиться.
Мои подозрения подтвердились. Полгода назад ратушные часы начали отставать. Мастера Гральфильхе, который единолично занимался их обслуживанием, это сильно обеспокоило. Он клятвенно обещал
Магистрат по требованию Святой Инквизиции выдал нам ключи от ратуши, однако, поднявшись по винтовой лестнице на площадку башни, мы с Нишкой обнаружили, что ни один ключ на связке не подходит к тяжелому замку на дверях часовой камеры. Впрочем, и такой исход я предусмотрел, поэтому взял с собой бойцов покрепче. Они поддели замок ломом и спустя несколько минут пыхтения сковырнули его. Но дверь все равно была закрыта. Я дернул ее и обнаружил, что замок всего лишь для отвода глаз. Присмотревшись, заметил запорный механизм, хитро замаскированный в обитой тяжелым свинцом двери. Ах так?..
— Может, не надо? — с сомнением пробормотала Нишка, глядя, как по моей отмашке наемник колдует над взрывной смесью воровского порошка.
— У вас еще остались сомнения, госпожа Чорек? — холодно спросил я. — Кто в здравом уме будет так запирать часовую камеру?
— Фрон профессор, вы бы отошли с барышней, а то сейчас будет бум… — извиняющимся тоном попросил умелец.
— Какая я тебе барышня! Я — инквизитор, — привычно огрызнулась Нишка.
— Пойдемте, барышня-инквизитор, спустимся на несколько пролетов, — я взял ее под руку и потянул на лестницу.
От глухого взрыва содрогнулась башня, а в воздух взвилась стайка испуганных голубей. Нашему взору предстало развороченное нутро часовой камеры, однако все еще живой и мерно отсчитывающей время. Как будто и не металл внутри двигался в бесконечном ходе шестеренок, а что-то вздыхало, чавкало, шипело и булькало, словно огромный зверь переваривал человеческие жизни в отпущенном господом котле времен. Я подавил глупое желание повернуться и бежать прочь, вместо этого смело шагнул внутрь.
На оси анкерного механизма сиял рубиновой огонь. Тяжелый ход маятника, сцепленного с часовым колесом, заставлял вспыхивать рубин невиданных, ужасающих, неестественных размеров. Его вспышки туманили разум и вызывали головокружение, заставляя сомневаться в реальности происходящего.
— Боже, это что еще за хрень? — шепнула рядом со мной потрясенная Нишка. — Никогда такого не видела…
— Его надо остановить… — выдавил я из себя также шепотом, словно боясь, что часовой зверь нас услышит и сожрет наше время.
— Ты че удумал?
— Взорвать здесь все!
— С ума сошел!
Шестеренки неумолимо крутились, медленно двигая по кругу огромные стрелки, и вдруг все изменилось. Полдень. Рубин взорвался светом. Пространство вокруг вспыхнуло алым, башня содрогнулась, какой-то механизм пришел в движение, закрутились колеса, которые до этого были совершенно неподвижны, и пол ушел из-под ног… Бой часов был таким оглушительным, что у меня заложило уши. А потом распахнулся невидимый зев, выплевывая в нас массивные фигуры святых.