Танец Опиума
Шрифт:
— Не хочешь об этом говорить, да? — догадался Итачи по долгому неуместному молчанию.
— Если бы я хотела, я бы выговорилась уже давно.
— Прости, — сдался брюнет, вдруг осознав, что и правда сует свой нос, куда не следует, ошибочно приняв душевные скитания за вполне решаемые неудачи в учебе, с друзьями или на личном фронте.
— Ничего, — поспешила ответить Сакура и замять ещё одну больную для неё тему.
Несколько минут они сидели в молчании и наблюдали за детворой, бегающей от песочницы к перекладине, а от перекладины на горку. Смех и визг раздавался эхом по всей округе. И Сакура невольно вернулась
Кроме того, тот самый червячок заёрзал сильнее прежнего по вине близости первоочередной причины разлада дурнушки с самой собой. Её рука непроизвольно легла на живот и с какой-то уж чрезвычайной нежностью его погладила. На лице проскользнула безмятежная улыбка. Итачи сидел рядом, и всё казалось уже не таким страшным и бессмысленным.
«Итачи будет прекрасным папой», — подумалось Сакуре, и она глянула на брюнета, искавшего в телефоне прогноз погоды на ближайшие пару недель. Девушка теперь точно знала, что, в отличие от всех этих горе-мамаш, отец её ребёнка будет всегда рядом…
— Итачи, ты когда-нибудь задумывался о детях? — как бы невзначай спросила Харуно, попытавшись сделать свой голос как можно более непринуждённым.
У Учихи-старшего внутри всё комом перевернулось. Сердце, казалось, вот-вот разорвётся. И внутреннее состояние лёгкого бриза обратилось в грозный шторм, переворачивающий кораблики его надежд верх дном.
Нет, не таким он представлял конец этой душераздирающей истории. Он уже давно отказался от молчаливого смирения и только ждал определённого знака судьбы к наступлению. Эту крепость сложившегося любовного треугольника он намеревался разрушить в пух и прах. Не сразу, не махом, не революцией, а постепенными преобразованиями и эволюционными шагами.
Но есть ступень, на которую он подняться не сможет ради собственного благополучия, — дети. Но раз Сакура спрашивает, значит, они с Саске точно решили связать свои жизни посредством рождения маленького карапуза. И эта внезапная новость выбила Итачи из колеи, хоть тот и не выставлял свои переживания напоказ.
— Вы с Саске решили завести ребёнка? — тихо спросил он, через силу улыбнувшись.
У Харуно глаза от неожиданности на лоб полезли. Червячок, затихший где-то внутри её извилин, взбрыкнулся и разорвал последнюю нить терпения. Счастливые картинки будущего, где Итачи с Сакурой ведут за руку своего маленького ребёнка, разбились о всплывшее в памяти лицо любимого человека. То и была мысль, которая взбаламутила внутреннее спокойствие дурнушки.
Как она может забыть о Саске, с которым прожила душа в душу более трех лет, и променять в мгновение ока на его же брата. И всё из-за бутылки Jack Daniel’s, которые они втроём убили свыше двух недель назад. Это самая большая ошибка, которую могли допустить эти люди.
Лицо девушки сначала побледнело, а затем позеленело. Горящие жизнью глаза потускнели. Она вся как-то сконфузилась, сжалась ссутулилась.
— Сакура?
Тошнота комом подошла к горлу, и единственное, что Харуно успела, прежде чем отчистить желудок, — это встать и пройти буквально пару шагов по лужайке. Учиха-старший, никак не ожидавший таких крутых поворотов событий, перескочил через лавку, а-ля паркурист, подхватил длинные розовые волосы и заботливо приобнял дурнушку за плечи.
— Чёрт, — только и выпалил Итачи, прежде чем Сакура потеряла сознание и мешком упала ему
***
Яркий луч света ослепил её, и Сакура поморщилась. В ушах звенело. Голова жутко болела. Во рту оставался неприятный кисловатый привкус. Она завертела головой, пытаясь спрятаться от внешних раздражителей и снова впасть в сладкое беспамятство, но тщетно. Чья-то крепкая ручища хлопала по её пухлым щекам и пихала под заострённый носик ватку, промоченную нашатырным спиртом. Где-то на втором плане раздавались недовольные возгласы вперемешку с матом. Знакомые басистые голоса требовали уважительнее обращаться с дурнушкой. Но, видимо, обладателю нашатыря было откровенно говоря плевать на мнение посторонних людей: как делать работу, он и сам прекрасно знал.
От резкого запаха создание прояснилось, но приятного в том оказалось мало. Мирная тишина и покой, заключённый в обморочном состоянии, в разы были привлекательнее, нежели суровая реальность, прессом сдавливающая виски Сакуры.
— Ну вот, проснулась-таки наконец спящая царевна, — хохотнула женщина, чей грубоватый мужицкий голос заставил Харуно ещё больше возмущаться действительностью. — А вы тут кипиш поднимать собрались! Эх, молодежь!..
Из-под полузакрытых век Сакура разглядела Итачи с Саске, которые без особого довольствия и энтузиазма теснились у самых дверей в кабинет. Казалось, они вот-вот и взорвутся от запрета находиться в этом помещении. Женщина, ощущая себя царём и богом больничной палаты городской Мортэмовской больницы, только так и бросалась распоряжениями, командами и претензиями по отношению к «наглющим молодым людям».
«Топятся они тут… Только воздух попросту портят», — причитала женщина, пока осматривала пациентку и выслушивала взволнованные объяснения Учих. Итачи, перепуганный внезапным обмороком Сакуры, никак не мог управиться с волнением. Достаточно эмоционально, по меркам самого Учихи-старшего, он подробно рассказывал о случившемся. А Саске, взбудораженный телефонным звонком брата и немедленно приехавший на место дислокации, не переставал спрашивать, всё ли будет с девушкой хорошо. Оба через слово упоминали о том, что деньги на лечение — не проблема. Мол, главное диагноз поставить, а дальше дурнушкой займутся самые лучшие врачи.
Медсестра продолжала закатывать глаза и только вполуха слушала их безумные присказки. Пожилого возраста женщина сохраняла полное спокойствие, сразу же догадавшись, где тут черти водятся и откуда ноги растут. Шестое чувство редко её обманывало, а если и обманывало, то совсем незначительным образом.
Заметив воскрешение своей возлюбленной, мужчины поспешили преступить границу дозволенного и сойти с коврика, на котором стояли. Однако наглая медсестра, на чьём бейджике Саске успел прочитать имя Фурофоки, преградила им путь и чуть ли не за шкирку начала выставлять братьев за порог кабинета.
— Но!.. — слабо протестовали опаснейшие мафиози мира, всё-таки боящиеся вставлять слово лишнее поперёк воли медсестры. — Вы…
— Да-да, я, — паясничала горластая женщина, толкая мужчин в спины.
— Вы не посмеете! — Саске, разгорячённый и взволнованный, зловеще вознёс палец к потолку, дабы произнести последнее предупреждение и дать последний шанс на исправление.
— Ага, не посмею, — кивнула та в ответ и захлопнула дверь прямо перед носами высокомерных Учих, оставив их в полном недоумении.