Танец Опиума

Lime.lime

— Ого… — только и произнесла Сакура, затаившая дыхание на время рассказа. — Так почему Дворец назвали Чёрным?

— Во-первых, из-за смерти Рин и Обито. Мол, всё это было из-за их пренебрежения к Господу. Сразу начали травить байки насчёт того, что во Дворце происходит чертовщина, и «никакой он не Небесный, а самый настоящий Чёрный». Во-вторых, потому что произошла путаница и архитекторы, получившие полную свободу воли и действий после смерти заказчиков, решили дополнить своё творение не белыми и голубыми тонами, а чернотой. Это была их изначальная задумка, ведь, по их же словам, «нельзя совмещать несовмещаемое». То бишь сатанизм останется с сатанизмом, чернота — с чернотой. Отсюда

же произрастают корни третьей причины: когда солнце встаёт на востоке и заходит на западе, то Дворец со стороны выглядит как чёрное пятно, что ты сейчас и наблюдаешь даже в свете полуденного солнца.

— Почему Итачи с Саске никогда мне не рассказывали про это место? Они разве сюда никогда не ездят?

— Ну, начну с того, что Итачи после смерти Обито и Рин поместили именно сюда. Чуть позже, когда Фугаку позволил Итачи взять братца на воспитание, то и Саске привезли именно в Чёрный Дворец. Здесь прошло их детство и юношество. Здесь же они получили своё образование. Итачи в стенах Дворца обзавёлся Ближайшим Окружением и начал свой бизнес, очерствел и потерял всякую страсть к жизни, а Саске — стал капризным ребёнком, который только и требовал внимания брата. Они окончательно покинули это место, когда Итачи стукнуло шестнадцать, и больше никогда сюда не возвращались…

— А… — хотя было что спросить Харуно, но Дейдара поспешно остановил её взмахом руки.

— Саку, я не совсем ас в их биографии. Я знаю только сухие факты и не более. Если хочешь узнать подробности, то спрашивай у них…

Девушка печально улыбнулась, положила руку на живот и снова припала щекой к лобовому стеклу, продолжая осматривать Чёрный Дворец.

***

Саске провёл рукой по гравировке и в который раз уже прочитал: «… ибо они едят хлеб беззакония и пьют вино хищения…» Эта выдержка из библии казалась ему до безобразия глупой и недостойной висеть перед входом в столовую. Край мраморной таблички был опалён и крошился. К эдакой разрухе целиком и полностью был причастен младший Учиха, у которого с самого детства чесались руки раз и навсегда избавиться от этой злосчастной библейской строчки.

Саске помнил, как в последний день пребывания в Чёрном Дворце битый час стоял перед этой табличкой и скрипел зубами от злости, что так и не смог избавиться от неё. Темноволосого неусидчивого мальчишку постоянно гнали от этого места. Иной раз даже дежурного ставили, лишь бы его крохотные пальчики снова не взялись за спички или кувалду и не придали бедную гравировку энтропии.

И даже сейчас, почти пятнадцать лет спустя, Саске по-прежнему ненавидел эту строчку. Единственное, что изменилось, — так это то, что брюнет наконец понял, откуда взялась эта нетерпимость. Эта выдержка как клеймо. Как будто бы помимо беззакония и хищения в этом Дворце ничем больше не занимаются. Словно бы на этот хлеб и вино его семья зарабатывала исключительно кровью и жертвами. Эти жалкие архитекторы и дизайнеры выставили всех Учих безбожными еретиками и сатанистами и радовались!

У младшего Учихи от гнева даже челюсть сводило. Пожалуй, от необдуманных разрушений брюнета остановили мелодичные звуки фортепиано, доносившиеся из Переходного зала со стороны Малого холла. У Саске не было ни малейших сомнений в исполнителе. Так мог играть только Итачи, вкладывая в музыку что-то поистине волшебное. Даже сам Саске, отдававший многим больше своего свободного времени фортепиано, так и не смог достичь мастерства своего братца.

Если раньше младший Учиха завидовал и скрипел зубами от гнева, то сейчас детская обида отпустила его сердце, и он наконец смог в полноте своей насладиться игрой Итачи. Ноги Саске сами повели его в Малый Переходный зал. Чем ближе он подбирался к первоисточнику звука,

тем больше он понимал, что игра родного брата всё-таки изменилась. Сложно сказать, в какую сторону, но, безусловно, изменилась со времён детства.

Саске потихоньку отворил двери и вышел на балкон. Отсюда было многим удобнее наблюдать за увлечённой игрой брата. Итачи сидел на белой софе, плавно нажимая на клавиши фортепиано и заполняя молчаливые пустоты Дворца мелодией души.

Малый Переходный зал был сплошь белым. Это одно из немногих помещений, которое не потревожил чёрный цвет. Здесь ничего не стояло, помимо этого фортепиано и софы. Одна закрученная лестница вела на балкон, где и стоял Саске. Стены обложены каменными панелями, на которых посредством гравировок изображалось восхождение ангелов на небеса. Куполообразный потолок был завершением, изображавшим выпуклое солнце и символичную строчку из библии: «Ибо Он презирает до концов земли и видит под всем небом».

Саске спустился по лестнице, проводя длинными белыми пальцами по лакированным перилам. Прошло уже столько лет, а этот Дворец по-прежнему сверкал от чистоты. И не мудрено, впрочем. Более ста людей, оставленных здесь с целью присмотра, охраны и уборки, имели заработную плату за одно то, что просыпались каждое утро и вылизывали весь Чёрный Дворец, начиная с канализации, заканчивая астрономической башней.

Учиха-младший, подойдя вплотную к Итачи, положил ему на плечо руку и жестом попросил подвинуться. Тот даже не вздрогнул: он знал, что его младший братик придёт на звук, не удержится от соблазна сыграть вместе с ним. Саске ловко перехватил мелодию, привнося в неё на ходу собственные дополнения и новшества. Из-под их пальцев выходила наипрекраснейшая музыка, от которой оживал весь Дворец. Слуги, оказавшиеся неподалёку, останавливались точно загипнотизированные и слушали, слушали, слушали…

— Я слышал, что тебе пришло извещение от отца, — по ходу игры спросил Саске, а в ответ получил грустные ноты и кардинально поменявшийся мотив музыки.

— Пришло, — задумчиво кивнул Итачи. — Официальное требование о женитьбе и рождении наследника.

— И что планируешь делать?

«Идеально было бы предложить руку и сердце твоей девушке, Саске», — подумал про себя старший Учиха, но ответ несколько отличался:

— Жениться, — честно ответил Итачи, уповая на то, что, если уж судьба-злодейка откажет ему в Сакуре, то сойдёт и случайная особа с миловидным личиком. От этого брака его отношение к дурнушке не изменится. Любовь не пройдёт, привязанность и надежды — тоже. Тогда какой смысл выбирать себе невесту, если она ему будет до лампочки?

— Послезавтра на Празднование Дня Рождения Сакуры сюда съедутся почти все представители высших ступеней мафии. Если тебя и правда не колышет, кем будет твоя супруга, то советую подумать о фиктивном браке, полезным для нашего дела.

— Я думал о нём и вполне одобряю эту задумку.

Саске с благоговением глянул на брата, не прекращая играть. Он в эту секунду был для него объектом подражания. В его понимании, Итачи — это образец истинной преданности своему делу…

— Более того, я уже подобрал подходящую кандидатуру, — добавил Итачи.

— И кто же это?

— Помнишь Мей Теруми? — Итачи даже напел её имя своим низким сопрано.

— Полячка? — удивлённо вскинул бровь Саске, будучи ошибочно уверенным в том, что поездки в Польшу были прекращены его братцем давным-давно. — Та, что секретарша?

Итачи прикрыл глаза, вспоминая бархатную кожу статной брюнетки. Зеленоглазая, и, похоже, цвет глаз был единственным, что роднило её с Сакурой. В отличие от реденьких розовых волос, та цаца имела при себе львиную гриву тяжёлых густых волос до самой поясницы.